Кененбай Кожабеков. Cимпатяга и весельчак, всеобщий любимец

Актера Кененбая Кожабекова многие помнят по ролям табунщика Айдара из классики Казахфильма "Девушка-джигит", учителя Рахманова из картины "Меня зовут Кожа" и хана Сырлыбая из экранизации эпоса "Кыз Жибек". Народный артист Казахской ССР за свою карьеру снялся в более 30 фильмах и сыграл множество ролей в театре.

В конце 60-х годов в схватке с бандитами актер получил тяжелое ранение, был поврежден спинной мозг. После сложной операции он смог встать на ноги, но два года спустя во время съемок артист застудил нерв.  Болезнь прогрессировала и привела к параличу ног. Остаток жизни Кожабеков провел в инвалидной коляске, но все равно продолжал сниматься.

В ноябре 2018 года исполняется 30 лет со дня кончины великого актера. В годовщину его смерти  Tengrinews.kz публикует очерк о Кожабекове, написанный известной казахстанской журналисткой Надеждой Гарифуллиной. Воспоминания об актере вошли в ее книгу "Неоконченный разговор". 

Фото с сайта kino-teatr.ru

Жители южного курортного городка заприметили этого высокого смуглого парня как-то сразу. Может, потому, что его молодость никак не вяжется с костылями. Или из-за его отчаянного упорства? Чуть свет – за костыли – и ну мерить километры! И добро бы по ровной дороге. Так нет же, непременно выбирает с препятствиями… в виде лестницы в восемьдесят четыре ступени.

Никто не знает, что в первый раз она показалась Кененбаю бесконечной. Ноги не слушаются, он никак не может заставить их повиноваться. От боли перехватывает дыхание, темнеет в глазах. Успокойся, не торопись, уговаривает он себя. Сначала поставь костыль на ступеньку выше, потом подтяни ноги… Так просто и… недостижимо. Лестница качнулась, завертелась. "Как в камере оператора Урусевского", - усмехнулся он, привычно иронизируя над своей способностью всюду находить аналогии с rинематографом. До боли закусил губу, так что лоб покрылся крупными каплями пота.

– Что с вами? Вам помочь? – испуганно кинулась к нему женщина.
– Я сам! Сам! – бросил он ей сердито.

Лестница прекратила бешеное вращение, возвратилась на место. Улыбнулся смущенно:

– Извините за резкость, не сердитесь. Но я и вправду должен сам.

Снова переставил костыли, рывком подтянул туловище. Стиснув зубы, упрямо поднимается по проклятым ступеням. Все выше и выше. Сейчас эта лестница – все равно что для солдата на фронте неприятельская высота, и он обязан ее взять. Чтобы вернуться в строй – в театр, к семье, друзьям. Чтобы жить.

Забрался наверх, когда деревья отбрасывали на аллеи длинные тени. Остановился, завороженный причудливой игрой света и тени. Не так ли и его жизнь разделилась на две такие половины? По одну сторону – свет, радость, но другую – неизвестность, мрак.

Приговор врачей суров и неумолим: впереди полная неподвижность. Это в тридцать два года, когда он полон сил, энергии, творческих замыслов, когда он, наконец, нашел свою тему, свое место в искусстве. Но актер – на костылях? Нелепо, немыслимо! Что же делать? Жить лишь для того, чтобы пить, есть, дышать? Что еще остается инвалиду первой группы? Проживать персональную пенсию? Но покой, праздность и Кожабеков несовместимы. Это не для него. Работать до седьмого пота, до изнеможения, отдаваться делу, которое заполняет все его существо и к которому прирос каждой клеткой своей, – вот что нужно Кененбаю.

Кто знает, поступи он иначе тогда, в шестидесятом, как смогли это сделать другие, не было бы долгих томительных месяцев в больничной палате и этой лестницы, и жестокого прогноза медиков, отчего будущее представлялось неясным, безнадежным и потому тревожным.

Фото с сайта kino-teatr.ru

Много лет спустя на диспуте "трудных" подростков Ауэзовского района столицы его тоже спросят, почему он поступил тогда именно так, как поступил, а не иначе. Видимо, на этот вопрос он ответил всей прожитой до того дня жизнью и тем, что было потом. Продолжает отвечать на него и теперь.

В сущности, перед каждым человеком в тех или иных ситуациях возникает необходимость выбора. Вопрос "как поступить" риторичен, ибо нет ничего случайного. Выбор, даже, на первый взгляд, импульсивный, случайный, определяется нравственным стержнем, жизненной позицией человека.
Для Кененбая в январский вечер шестидесятого, когда спешил с друзьями и коллегами в театр на генеральную репетицию нового спектакля и когда случилось это, иного варианта тоже не существовало.
Все произошло в считанные минуты.

До репетиции оставалось несколько минут. Как всегда накануне премьеры, у Кенена приподнятое настроение. Что бы ни делал, говорил, мысли неизменно обращаются к предстоящему спектаклю, к образу, который ему предстоит воссоздать. Хочется донести до зрителей все, что волновало его в процессе работы над ролью, передать им свое отношение к герою, заставить думать и сопереживать.

Неожиданно у перекрестка путь преградила группа подвыпивших хулиганов. Великовозрастные оболтусы, прикрывающиеся папенькиным авторитетом, из тех, что полагают, будто им все дозволено, глумясь и хихикая, стали избивать попутчика Кененбая. Кенен, естественно, вступился за него. Естественно потому, что чувство справедливости было у него в крови. И еще потому, наверное, что просто не мог видеть, как какие-то ничтожества глумятся над человеком.

Не бросай товарища в беде. Не трусь. Давай бой подонкам. Этому учил его отец, старый Молдан – колхозный чабан. По этим законам жил коллектив завода "XX лет Октября", где Кенен получил в годы войны трудовую закалку.

Сейчас перед ним были враги, которых он не раз разоблачал со сцены. И он, не раздумывая, не медля ни секунды, вступил с ними в схватку. В тот же миг кто-то нанес ему удар ножом. В спину. Черная мгла навалилась на Кененбая, впечатала в колючий, обжигающий снег.

Зыбкие, размытые пятна фонарей. Хруст снега под чьими-то торопливо удаляющимися шагами. Где же спутники? Над Кененбаем склонилась незнакомая девушка. Глаза участливые, встревоженные.

– Что с вами?

– Помогите встать.

Опираясь на ее руку, приподнялся и тут же, как подкошенный, рухнул на снег, окрашенный в заревой цвет. Ноги! Как странно… Их нет. К ним можно прикоснуться рукой, но он не чувствует их!

В больнице установили: ранение в позвоночник. Поврежден спинной мозг. Состояние тяжелейшее. Врачи честно сказали: "Предстоит операция. Сложная, мучительная. Шанс – один из тысячи. За исход…"

– Я согласен. Оперируйте! Только скорее…

Пять часов, пока идет операция, тянутся вечностью. Под окнами операционной дежурит чуть ли не вся труппа ТЮЗа, киностудии. Он выдержал. Никто и не подозревал раньше, какой стойкостью духа обладает, оказывается, этот обаятельный парень – симпатяга и весельчак, всеобщий любимец.

Кадр из фильма "Девушка-джигит"

Всего тягостнее вынужденное безделье. С того времени, когда никому не известный третьекурсник школы киноактера блистательно дебютировал в фильме кинорежиссера Марка Донского "Алитет уходит в горы" в роли Айе, молодой актер живет наполненной, напряженной жизнью. Днем – киносъемки, вечером – театр. Сыграны десятки ролей – от героических до комедийных и остросатирических.
Обладая чудесным даром перевоплощения, актер однако явно тяготеет к героике. Комсорг ТЮЗа, Кененбай Кожабеков считает, что призвание театра – активное воспитание молодежи. Поэтому он организует встречи в рабочих клубах и воинских частях, молодежные диспуты.

Высокий воспитательный заряд несут создаваемые им в это время сценические образы.
И вот все оборвалось так трагически и так нелепо… Полгода на больничной койке, полгода борьбы за жизнь, за право остаться в искусстве. Неужели теперь, когда пришло мастерство и признание, когда он полон энергии, сил и новых замыслов, конец всему? Он был слишком энергичным и жизнелюбивым, чтобы примириться с приговором судьбы. Но вне искусства Кененбай просто не мыслит себя. Зачем жить, если он не сможет заниматься любимым делом? Кому нужен инвалид?

–  Кенеке, айналайн, что-то я тебя не узнаю, – услышал однажды Кенен знакомый голос.

– Ты что такой сумрачный? Хандришь? Султан, дорогой друг! – обрадовался больной. – Давненько тебя не видел.

– Я только что приехал с Каспия, со съемок, – сказал режиссер Султан Ходжиков.

– Закончил фильм? Когда сдача? – забросал его вопросами Кенен.

– Как это "закончил"? Главный исполнитель прохлаждается, понимаешь, на государственных харчах и в ус не дует. Слушай, Кенен, ты долго будешь тут разлеживаться? У меня же без тебя дело стоит!

– Ничего не понимаю, – растерялся Кожабеков. – Разве ты не взял на мою роль другого актера?

– И не подумал. Зачем мне другой актер? Ты начал, ты и сыграешь до конца. Словом, так: выздоравливай поскорее и приезжай на съемки. Мы тебя ждем. Задание ясно?

- Так точно! – радостно засмеялся Кенен. В него верят, его ждут! Значит, должен, вопреки предсказаньям врачей, встать на ноги, должен!

Кадр из фильма "Рыбаки Арала"

Кененбаю Кожабекову в самом начале творческого пути выпало счастье первому создать на казахской сцене образ героического вожака молодежи Казахстана и Туркестана Гани Муратбаева. Потом он выступил в роли Александра Ульянова в "Семье" Попова, военного комиссара Шагабутдинова в "Мятеже".
Спустя годы почтальон принесет в его дом телеграмму: "В день 25-летия нашего родного театра шлем свои поздравления пламенному Гани Муратбаеву, верному соратнику Фурманова – Шагабутдинову, другу Ибрая Алтынсарина – Доброходову. Эти роли, созданные Вами на сцене ТЮЗа, вошли в его историю. Вы всегда с нами. Коллектив ТЮЗа".

Кожабеков оказался достойным преемником своих героев. Как актеру и человеку ему были дороги и близки по духу образы рыцарей революции, их идейная убежденность, бесстрашие, борьба. Актер создавал образы. Роли формировали его художническое мировоззрение, его гражданственную позицию. Шел процесс взаимного постижения и обогащения. Комсомольский вожак республиканского ТЮЗа, актер Кожабеков имел моральное право в финале спектакля "Наш Гани" встать под трепещущий алый стяг и произнести от имени первых комсомольцев монолог, обращенный к Будущему, потому что их идеалы, их выстраданная правда были и его, Кененбая, правдой и идеалами.

Видимо, поэтому, первый раунд поединка с судьбой он выиграл. Теперь надо вернуться в строй, надо! Сколько впереди планов, замыслов. Его по-прежнему одолевают любовь к двум музам. Его одинаково притягивают театр и кино. После актерского дебюта в фильме "Алитет уходит и горы" молодой актер играет самые разные роли – героические, комедийные, острохарактерные. Абдурахман в "Чудаке" Назыма Хикмета, Протей в "Двух веронцах" Шекспира, не унывающий ни при каких обстоятельствах носитель вековой народной мудрости безбородый обманщик в пьесе Ш. Хусаинова "Алдар Косе" – это на сцене родного ТЮЗа. И десять ролей в кино, среди них самые любимые – табунщик Айдар из "Девушки-джигита" и Нартай в фильме "Мы из Семиречья". Кожабеков не вписывается в привычные рамки амплуа, что как раз и свидетельствует о его незаурядном даровании.

Он мечтает о Гамлете, Пер-Гюнте и Хлестакове. Уже сама полярность характеров и образов говорит о творческой смелости и широком диапазоне его таланта. И вот все рухнуло? "Ну уж нет, – упрямо думает Кенен. – Его не так-то просто вышибить из седла". И тогда воспитанник Ленинского комсомола Кененбай Кожабеков совершает свой второй подвиг. Будь в сутках тридцать часов, он тренировался бы тридцать.

И друзья верят в него, надеются. Режиссер Султан Ходжиков, провожая его в Пятигорск, сказал на прощанье:

– Постарайся научиться ходить! Я не стану искать дублера.

И вот теперь по нескольку раз в день Кененбай штурмует лестницу в восемьдесят четыре ступени. Вверх-вниз, вверх-вниз. Изо дня в день, и ноги, наконец, начинают слушаться! Из Пятигорска Кожабеков вернулся с тросточкой. Он снова на коне! Снова со всей страстью и нетерпением ринулся в работу.

На экраны выходят с его участием фильмы: "Если бы каждый из нас", отмеченный дипломом на Всесоюзном смотре-соревновании в 1961 году в Ташкенте, "Чинары на скале", завоевавший диплом на кинофестивале-смотре в Ашхабаде, "Меня зовут Кожа", удостоенный награды на Международном Каннском кинофестивале. Тепло встречены ленты "Это было в Шугле", "Сплав". Пресса единодушно отмечает большую заслугу в этом исполнителя главных ролей Кожабекова. За личное мужество и большой вклад в театральное и киноискусство Президиум Верховного Совета Казахской ССР присваивает ему звание заслуженного артиста республики.

Кадр из фильма "Меня зовут Кожа"

Но судьба готовит ему еще более тяжкое испытание. Неотвратимое надвигалось, как обвал. Разум протестует против жестокого приговора, но недуг берет свое. Врачи научились делать сложнейшие операции. Даже сообщения о пересадке сердца потеряли былую сенсационность. Только никому никогда еще не удавалось срастить спинной мозг. Медицина пока бессильна. Болезнь прогрессировала. Через два года сбылось горькое пророчество: наступил паралич ног…

В документальном фильме "Возвращение Кененбая", снятом по сценарию Рустема Ходжикова, есть очень выразительная кинометафора. В графине с узким горлышком бьется бабочка, не находя выхода на волю. Чтоб помочь ей, актер разбивает графин, и бабочка обретает свободу! Мы понимаем: выход есть даже из тупика, если бороться до конца.

И Кожабеков борется. Он восстает против судьбы, против приговора врачей. И опять, как и все эти трудные годы, рядом с ним настоящие, верные друзья. Самому Кененбаю трудно назвать всех, чья поддержка и забота дают ему силы бороться, чтобы жить и жить, чтобы бороться.

Фото с сайта zhasorken.kz

Сегодня в творческой биографии актера тридцать фильмов. В двадцати из них снялся уже будучи прикованным к постели. От фильма к фильму растет мастерство актера. В последних работах перед нами предстает зрелый, мыслящий художник.

Лишенный возможности ходить, Кожабеков находит новые средства и краски для создания образов. Чрезвычайно выразительно его лицо, особенно глаза. Они передают тончайшие оттенки чувств: боль, гнев, печаль, насмешку, коварство, ненависть, любовь, напряжение мысли. Актер предельно достоверен и выразителен в каждой роли, и потому зрители не замечают, что он не ходит.

Однажды Кожабеков записал в своем дневнике: "Последние годы я работаю над каждой ролью, отдавая ей всего себя так, будто это мой последний фильм".

"Отдавать всего себя" – это свойственно Кененбаю. Так работал он в юности, когда был здоров и полон сил. В самых головоломных трюках обходился без дублера. В фильме Ходжикова "Мы из Семиречья" прыгал на лошадь со второго этажа. Снимаясь впервые в картине Марка Донского "Алитет уходит в горы", вступал в единоборство с волком. Он считал тогда – так и надо: риск – удел молодых. Но и став старше, ничуть не изменился.

На съемочной площадке Кененбай работает без извинительных реверансов, без скидок на болезнь. Во всех киноэкспедициях в багажнике его машины с ним неизменно путешествует передвижное кресло.
У него жесткие требования к себе как к актеру и человеку. Он бы перестал уважать себя, если бы позволил делать свое дело чуть хуже, чуть менее профессионально. Видимо, в любой области это и отличает настоящего мастера от ремесленника.

Его инженер-гидролог Имаш бросается в реку, чтобы спасти любимую девушку и ее отца Серкебая – фильм "Если бы каждый из нас". Эпизод снимается в ноябре. Ледяная вода обжигает тело, омертвевшие ноги "не хотят" тонуть, тогда ему в сапоги набивают камней, и ноги тянут Кененбая ко дну, но он гребет изо всех сил. Ему так нужно удержаться на поверхности! Уже не герою фильма – актеру. Удержаться – значит отказаться от помощи дублера, отстоять свое право оставаться актером

..."Любовь моей страны так обильна, нежность ее так велика, забота ее так трогательна, что способна исцелить самого тяжело больного человека". Эти слова Николая Островского в дневнике Кожабекова подчеркнуты жирной чертой.

Да, все эти трудные годы рядом с ним настоящие, искренние друзья. Дети – Аленушка, Ильяс, Фая. Композитор Нургиса Тлендиев. Режиссеры Абдулла Карсакпаев и Азербайжан Мамбетов. И еще многие, многие самые разные люди, помогающие ему обретать себя и, обретая, отдавать.

Бауыржан Момышулы и Кененбай Кожабеков. Фото с сайта zhasorken.kz

Когда-то в юности Кожабеков считал профессию актера самой легкой. Ему казалось даже: то, что актеры делают на сцене, он делает в жизни гораздо лучше. На вступительных экзаменах в школу-студию киноактера он показал пантомиму "Обезьяна в зоопарке". Он так талантливо кривлялся и прыгал, что его тут же зачислили в студенты. А вскоре он понял, как был самонадеян. Оказалось, произнести на сцене простое, обыкновенное слово – невероятно трудно. Можно легко научиться каким-то приемам игры – и быть ремесленником. Выражать же свое отношение к миру, жизни, искусству – мучительно, сложно. Но этим и была дорога Кожабекову театральная сцена, а потом и съемочная площадка.

Актер уже отпраздновал полувековой юбилей. Сыграны десятки ролей, и иногда кажется, что самые любимые, главные роли уже позади. Кожабеков так соскучился по таким ролям! Артист, считает он, – человековед. Ему хотелось бы создать образ, в котором бы сочетались самые разные черты характера, чтобы он был сильным, сложным и одновременно трогательным. Жизнь полна тревог, она много сложнее, чем порой предлагают драматурги. Наша жизнь, наши дни и наш человек заслуживают большего.

Хочется верить, что Кожабеков дождется такой роли, что специально для него напишут роль, достойную его таланта, и она станет главной ролью его жизни. Все еще впереди.

А пока снова съемки, поездки, встречи. Он живет яростно, взахлеб, торопясь успеть как можно больше. Живет так, будто каждый день и фильм – последний…

Надежда Гариффулина "Неоконченный разговор". (Алма-Ата, "Жалын", 1981 год.)