Треть казахстанцев признались социологам в том, что опасаются религиозного экстремизма - это вчетверо больше, чем пять лет назад. Хотя, наверное, очень немногие из нас смогут дать внятный ответ на вопрос о том, что же такое этот самый "религиозный экстремизм". Потому и боимся, что не знаем. Может, если бы информации было больше, то меньше стало бы страхов?
В Актобе закончился суд над четырьмя участниками июльских событий в Темирском районе, которых по горячим следам подозревали в причастности к религиозным экстремистским организациям. Двум убийцам полицейских определили пожизненное заключение, еще двум - 14 и 6 лет соответственно. Обвинения предъявлены по пяти статьям, в том числе "Убийство" и "Терроризм". Процесс прошел за закрытыми дверями. Почему? Я не сомневаюсь в законности такого решения суда, но пытаюсь понять логику: зачем скрывать обстоятельства и причины трагедии в Шубарши? Ведь открытое судопроизводство - это не только гарантия состязательности обвинения и защиты, но и шанс для общества оценить происходящее, сделать выводы. Например, о том насколько уместно соединять эти два понятия - экстремизм и терроризм.
У россиян вроде бы богатый опыт жизни в условиях террористической угрозы. И про опасность экстремизма мы слышим чуть не каждый день: кавказские боевики - экстремисты, но и "несогласные" на Пушкинской площади в Москве - тоже. А вот пришло сообщение об аресте блогера, который по-экстремистски нехорошо отзывался о "ментах". Что здесь общего? Активное неприятие действующей власти, или людей, которые ее олицетворяют.
После очередного теракта российский президент публично дает указание найти виновных и разобраться на месте. Без суда и следствия, пленных не берем. И вскоре отцы-командиры рапортуют об устранении очередного эмира. Особо известных "ликвидируют" по нескольку раз. Того же Саида Бурятского "убивали", по-моему, раза три-четыре. Кстати, его настоящее имя Александр Александрович Тихомиров. По отцу бурят, по матери - русский. Чувствуете разницу? Как и почему он стал идеологом северокавказского вооруженного подполья?
Антитеррористическая операция оценивается как успешная, даже если она заканчивается без задержаний: все убиты - спите спокойно. То есть, суда не будет, и мы не получим реального знания о происходящем, о том, чего надо опасаться в действительности. Не получим ответа на вопрос о том, что заставило людей взяться за оружие. Религиозный дурман? Несправедливость местных начальников, на которых они не нашли другой управы и в итоге стали преступниками?
В качестве примера - нашумевшая в России история с "приморскими партизанами". Год назад на Дальнем Востоке объявилась небольшая группа "лесных братьев", нападавшая на милиционеров. На их поимку была брошена чуть ли не армейская дивизия при поддержке бронетранспортеров и авиации. Нашли. Кого-то ликвидировали при задержании, других арестовали. Год прошел - суда нет. А за время информационного вакуума в общественном мнении "экстремисты" начали превращаться в народных мстителей.
Почему так легко в нынешней России одни берутся за оружие, а другие готовы это оправдать, если стволы направлены против представителей властных структур? Может быть, потому, что люди думают, что сейчас невозможно ничего изменить нормальным, общепризнанным путем - через дискуссии, независимую прессу, выборы, парламентские баталии, подотчетность всех ветвей власти? А если исправить ситуацию, то экстремизма станет меньше?
Не станет, говорите вы. Потому что речь идет о религиозном экстремизме, который к светской жизни и к уровню демократии в обществе отношения не имеет. А если я предположу, что и здесь в основе может лежать противостояние властям, на этот раз церковным? Недовольство тем, например, что РПЦ давно выстроилась в "вертикаль", патриарха охраняет государственная федеральная службы охраны, а его представитель прослезился после недавних заявлений тандема о передаче президентских полномочий:
- Никогда раньше мы не видели такой мирной, дружеской передачи власти.
Если кто-то начнет резко возмущаться политической деятельностью официального духовенства, можно ли этого человека причислить к религиозным экстремистам? Но ведь и ныне традиционное христианство когда-то считалось опасным инакомыслием. Христа, как первого инакомыслящего, распяли по соседству с бандитами. И дела советских диссидентов проводили по уголовным статьям.
Некоторое время назад я брал интервью у палестинского лидера Махмуда Аббаса. Среди прочего спросил:
- На Западе вас давно считают опасным террористом. Вы действительно террорист?
- Да, - ответил Аббас,- для Запада я террорист, а для своего народа - заступник. И когда мы победим в борьбе за независимость, я стану героем успешной революции - и для тех, и для других.
Нынешняя Палестина, некогда "оплот терроризма", близка к официальному признанию своей государственности. Вчерашние боевики вот-вот начнут выступать с трибун международных форумов.
Как к этому относиться? Не знаю. Готовых ответов у меня нет, есть попытка понять, что происходит за информационным железным занавесом. Почему борьбу с экстремизмом ведут военные и спецслужбы, а не идеологи и пропагандисты?
Последние "сводки с фронта". Сотрудники ДКНБ выступили с сенсационными заявлениями. Три года они следили за судьей Актюбинского областного суда Агизбеком Тулегеновым и теперь утверждают, что тот поддерживал отношения с радикальными исламистами, даже оказывал им спонсорскую поддержку. Я не очень понимаю, зачем понадобились целых три года слежки для таких заявлений. А если они справедливы, то почему человек увольняется за прогулы? Как сообщила пресс-служба облсуда, "Агизбек Тулегенов с 1 января по 1 сентября 2011 года 25 раз был замечен в опозданиях и отсутствовал на работе в общем 2 часа и 44 минуты". Если с калькулятором в руках уточнить это сообщение, получится, что, в среднем, провинившийся опаздывал на семь минут. Серьезный повод для увольнения.
Разоблачил коллегу председатель дисциплинарно-квалификационной коллегии Актюбинского облсуда Руслан Жанысбаев:
- Сам судья признал, что давал этим людям юридическую консультацию по гражданским и уголовным делам.
Велика ли вина юриста в том, что тот давал неофициальные консультации? Не знаю. Как говорится в сообщениях информагентств, "материалы уголовного дела хранятся под грифом "секретно", и доступ к ним имеют лишь избранные, в число которых не входит сам обвиняемый".
Я понимаю всю, так сказать, деликатность момента. Сознаю, как опасно здесь неострожное слово. Но знаю и другое - говорить надо, потому что не высказанная мысль - это всего лишь догадка. Весь опыт истории современной России доказывает, что не бронетранспортеры, спецоперации и закрытые суды, а только искреннее и откровенное слово может отстоять истину. Давайте говорить?
Треть казахстанцев признались социологам в том, что опасаются религиозного экстремизма - это вчетверо больше, чем пять лет назад. Хотя, наверное, очень немногие из нас смогут дать внятный ответ на вопрос о том, что же такое этот самый "религиозный экстремизм". Потому и боимся, что не знаем. Может, если бы информации было больше, то меньше стало бы страхов?
В Актобе закончился суд над четырьмя участниками июльских событий в Темирском районе, которых по горячим следам подозревали в причастности к религиозным экстремистским организациям. Двум убийцам полицейских определили пожизненное заключение, еще двум - 14 и 6 лет соответственно. Обвинения предъявлены по пяти статьям, в том числе "Убийство" и "Терроризм". Процесс прошел за закрытыми дверями. Почему? Я не сомневаюсь в законности такого решения суда, но пытаюсь понять логику: зачем скрывать обстоятельства и причины трагедии в Шубарши? Ведь открытое судопроизводство - это не только гарантия состязательности обвинения и защиты, но и шанс для общества оценить происходящее, сделать выводы. Например, о том насколько уместно соединять эти два понятия - экстремизм и терроризм.
У россиян вроде бы богатый опыт жизни в условиях террористической угрозы. И про опасность экстремизма мы слышим чуть не каждый день: кавказские боевики - экстремисты, но и "несогласные" на Пушкинской площади в Москве - тоже. А вот пришло сообщение об аресте блогера, который по-экстремистски нехорошо отзывался о "ментах". Что здесь общего? Активное неприятие действующей власти, или людей, которые ее олицетворяют.
После очередного теракта российский президент публично дает указание найти виновных и разобраться на месте. Без суда и следствия, пленных не берем. И вскоре отцы-командиры рапортуют об устранении очередного эмира. Особо известных "ликвидируют" по нескольку раз. Того же Саида Бурятского "убивали", по-моему, раза три-четыре. Кстати, его настоящее имя Александр Александрович Тихомиров. По отцу бурят, по матери - русский. Чувствуете разницу? Как и почему он стал идеологом северокавказского вооруженного подполья?
Антитеррористическая операция оценивается как успешная, даже если она заканчивается без задержаний: все убиты - спите спокойно. То есть, суда не будет, и мы не получим реального знания о происходящем, о том, чего надо опасаться в действительности. Не получим ответа на вопрос о том, что заставило людей взяться за оружие. Религиозный дурман? Несправедливость местных начальников, на которых они не нашли другой управы и в итоге стали преступниками?
В качестве примера - нашумевшая в России история с "приморскими партизанами". Год назад на Дальнем Востоке объявилась небольшая группа "лесных братьев", нападавшая на милиционеров. На их поимку была брошена чуть ли не армейская дивизия при поддержке бронетранспортеров и авиации. Нашли. Кого-то ликвидировали при задержании, других арестовали. Год прошел - суда нет. А за время информационного вакуума в общественном мнении "экстремисты" начали превращаться в народных мстителей.
Почему так легко в нынешней России одни берутся за оружие, а другие готовы это оправдать, если стволы направлены против представителей властных структур? Может быть, потому, что люди думают, что сейчас невозможно ничего изменить нормальным, общепризнанным путем - через дискуссии, независимую прессу, выборы, парламентские баталии, подотчетность всех ветвей власти? А если исправить ситуацию, то экстремизма станет меньше?
Не станет, говорите вы. Потому что речь идет о религиозном экстремизме, который к светской жизни и к уровню демократии в обществе отношения не имеет. А если я предположу, что и здесь в основе может лежать противостояние властям, на этот раз церковным? Недовольство тем, например, что РПЦ давно выстроилась в "вертикаль", патриарха охраняет государственная федеральная службы охраны, а его представитель прослезился после недавних заявлений тандема о передаче президентских полномочий:
- Никогда раньше мы не видели такой мирной, дружеской передачи власти.
Если кто-то начнет резко возмущаться политической деятельностью официального духовенства, можно ли этого человека причислить к религиозным экстремистам? Но ведь и ныне традиционное христианство когда-то считалось опасным инакомыслием. Христа, как первого инакомыслящего, распяли по соседству с бандитами. И дела советских диссидентов проводили по уголовным статьям.
Некоторое время назад я брал интервью у палестинского лидера Махмуда Аббаса. Среди прочего спросил:
- На Западе вас давно считают опасным террористом. Вы действительно террорист?
- Да, - ответил Аббас,- для Запада я террорист, а для своего народа - заступник. И когда мы победим в борьбе за независимость, я стану героем успешной революции - и для тех, и для других.
Нынешняя Палестина, некогда "оплот терроризма", близка к официальному признанию своей государственности. Вчерашние боевики вот-вот начнут выступать с трибун международных форумов.
Как к этому относиться? Не знаю. Готовых ответов у меня нет, есть попытка понять, что происходит за информационным железным занавесом. Почему борьбу с экстремизмом ведут военные и спецслужбы, а не идеологи и пропагандисты?
Последние "сводки с фронта". Сотрудники ДКНБ выступили с сенсационными заявлениями. Три года они следили за судьей Актюбинского областного суда Агизбеком Тулегеновым и теперь утверждают, что тот поддерживал отношения с радикальными исламистами, даже оказывал им спонсорскую поддержку. Я не очень понимаю, зачем понадобились целых три года слежки для таких заявлений. А если они справедливы, то почему человек увольняется за прогулы? Как сообщила пресс-служба облсуда, "Агизбек Тулегенов с 1 января по 1 сентября 2011 года 25 раз был замечен в опозданиях и отсутствовал на работе в общем 2 часа и 44 минуты". Если с калькулятором в руках уточнить это сообщение, получится, что, в среднем, провинившийся опаздывал на семь минут. Серьезный повод для увольнения.
Разоблачил коллегу председатель дисциплинарно-квалификационной коллегии Актюбинского облсуда Руслан Жанысбаев:
- Сам судья признал, что давал этим людям юридическую консультацию по гражданским и уголовным делам.
Велика ли вина юриста в том, что тот давал неофициальные консультации? Не знаю. Как говорится в сообщениях информагентств, "материалы уголовного дела хранятся под грифом "секретно", и доступ к ним имеют лишь избранные, в число которых не входит сам обвиняемый".
Я понимаю всю, так сказать, деликатность момента. Сознаю, как опасно здесь неострожное слово. Но знаю и другое - говорить надо, потому что не высказанная мысль - это всего лишь догадка. Весь опыт истории современной России доказывает, что не бронетранспортеры, спецоперации и закрытые суды, а только искреннее и откровенное слово может отстоять истину. Давайте говорить?
