Конец советской науки ... Что делать?
Два дня назад, 18 сентября, Государственная Дума Российской Федерации большинством голосов проголосовала за реформирование Академии наук. Это, пожалуй, самая радикальная реформа, которая ожидает российскую науку за всю ее 300-летнюю историю. Она коснется не только руководящего аппарата Академии наук, но и 436 научно-исследовательских институтов и 45 тысяч сотрудников, которые, как планируется, полностью отойдут от Академии и будут координироваться вновь создаваемым федеральным агентством, непосредственно подчиняющимся президенту Путину.
Таким образом, Академия de facto и de jure превратилась из некогда могущественной и влиятельной организации в некое сообщество ученых, роль которого будет ограничена лишь формированием общей стратегии развития российской науки. Речь, по сути, идет об исчезновении целого исторического феномена советской науки, в котором Академии принадлежала ключевая роль.
Одновременно планируется ликвидировать отраслевые академии медицинских наук и сельскохозяйственных наук. Члены указанных отраслевых академий кооптируются в основную академию, в разы тем самым увеличив членство в этой организации. В бизнесе подобное называется эмиссией акций, результатом которой является девальвация. В данном случае можно констатировать девальвацию некогда вожделенного звания академика.
Следует отметить, что Казахстан оказался гораздо дальновиднее, приняв такое решение более десятилетия назад, осознав необходимость кардинальных реформ в науке. Для того, чтобы оценить значимость данного события для будущего науки, представляется необходимым сделать небольшой экскурс к истокам того, что мы называем советской наукой. Это мы постараемся сделать на примере медико-биологических наук.
Некогда процветавшее открытое научное сообщество
Дореволюционная российская наука известна славными достижениями. Напомним, что в 1904 году Иван Павлов был удостоен Нобелевской премии в области медицины, а 4 года спустя Илья Мечников получил Нобелевскую премию за свои работы в области иммунологии. Дмитрий Менделеев разработал периодическую таблицу химических элементов. Композитор Александр Бородин, наряду с музыкальными произведениями, известен своими фундаментальными открытиями в области органической химии. Другие российские ученые внесли значительный вклад в таких областях науки как физика, математика, минералогия и сельское хозяйство.
Научное сообщество в России того времени было процветающим, открытым для внешнего мира. Издававшиеся научные журналы были широко признаваемыми и играли роль платформы для критического мышления и оживленных дискуссий, ориентированных на новизну и объективность научных исследований. Зарубежная научная литература быстро переводилась на русский язык, а ученые России вели тесное сотрудничество с зарубежными коллегами, особенно с исследователями из Германии и других европейских стран.
Что объединяет все эти события и явления? Это то, что почти все они происходили в досоветское время, то есть до октябрьской революции 1917 года. Заметим, вот уже более столетия после Павлова и Мечникова ни один российский/советский ученый так и не был удостоен Нобелевской премии в области физиологии и медицины. Что же явилось причиной деградации?
Феномен советской науки с идеологической начинкой
До определенного времени процветающее научное сообщество, которое унаследовал большевистский режим, сохраняло относительную независимость и открытость: любое идеологическое вторжение в научную деятельность отвергалось и игнорировалось российскими учеными, которые тогда относились к буржуазной аристократической элите.
Однако со временем такая атмосфера стала кардинально меняться. Все началось с решения о необходимости кооптации ученых в большевистскую партийную номенклатуру в обмен на доступ к ресурсам и возможность участвовать в распределении ассигнований на научные исследования. Доступ к властным структурам и возможность приноровившихся "ученых" контролировать целые направления науки создали условия для возникновения первой когорты научных приспособленцев.
При этом они не подозревали, что реальной стратегией большевистского режима было не поддержание научной элиты, а, скорее, создание альтернативной прослойки ученых; хоть из среды пролетариев и крестьян, но преданных идеалам построения коммунистического общества, готовых пропагандировать эту самую идеологию.
Именно с такой целью в 1923 году реформируется академия наук, которая, по сути, становится важным крылом большевистской пропагандистской машины - привлекательным с точки зрения своей внешней интеллектуальной изысканности. Ее структура реплицирует структуру большевистской партии: академия возглавляется президиумом, представленным высокопоставленными чиновниками от науки. Главным их достоинством теперь становится не научный багаж и признание среди коллег-ученых, а скорее аффилиированность с партийным режимом. Академии предназначается дисциплинировать научное сообщество, подчинив его большевистским идеологическим приоритетам, а именно, новым канонам диалектического материализма коммунистического толка.
Пропагандистским инструментом в реализации новых задач стал журнал академии, который назывался ни много ни мало как "Под Знаменем Марксизма". Основной манифест журнала гласил: "Мы не зрители, которые со стороны наблюдают за развитием научных идей, за борьбой социально-классовых сил и тенденциями в нашем обществе. Мы - бойцы, и наш журнал, борется за материалистическое мировоззрение". Таким образом, пожалуй, впервые в истории мировой науки ученые становятся активными борцами идеологического фронта.
Новая формация "советских ученых", инакомыслящие и фарисеи
Со временем "новые" ученые усматривают значительные преимущества в тесной связи с партией. Все чаще марксистские лозунги фигурируют в научных статьях; к ним начинают апеллировать в тех случаях, когда не хватает аргументации в научных спорах. Апофеозом в этой череде событий становится признание марксистско-ленинской методологии в качестве единственно правильной и научно доказанной.
Те, кто принимает этот постулат на вооружение, получают всяческие материальные и нематериальные привилегии в виде отдыха в элитных санаториях и дачах, а также академических званий, к которым прилагаются высокие зарплаты и стипендии. Таким образом создается научно-идеологическая номенклатура - привилегированный класс интеллектуальной элиты советских ученых.
Тех, кто не соглашается и пытается мыслить критически, обвиняют в инакомыслии и отстраняют от доступа к ресурсам и возможности проведения независимых научных исследований. В последующем такая сегрегация ученых на лояльных и инакомыслящих радикализируется. Те, кто лояльно относится к марксистко-ленинской идеологии и всячески ее пропагандирует, начинают успешно продвигаться по карьерной лестнице. Их назначают директорами научных институтов, доверяют руководить и распределять ресурсы, предназначенные для развития целых научных направлений.
Между тем, критически-мыслящих ученых подвергают гонениям. Их пытаются всячески дискредитировать, отправляют в лагеря ГУЛАГа. Известным примером является судьба известного ученого-генетика Николая Вавилова, который осмелился оппонировать принятым номенклатурой воззрениям и расплатился за это жизнью в сталинских застенках. Атмосфера страха и приспособленчества уверенно вторгается в среду научных работников.
В качестве альтернативы истинным ученым большевиками выдвигаются фарисеи от науки. Одним из ярких представителей являлся академик Трофим Лысенко - украинский агроном, который отверг фундаментальные принципы генетики, утверждая, что изменения в растениях возникают из-за адаптации к меняющимся обстоятельствам в течение нескольких поколений. Несмотря на появление огромного числа доказательств о провале своей теории, он оставался "на плаву" и продолжал активную деятельность в течение многих лет, исключительно благодаря огромной политической поддержке. Общеизвестно, что это привело к катастрофическим последствиям, отбросив генетику и всю советскую биологическую науку назад на десятилетия.
Другим не менее ярким персонажем была академик Ольга Лепешинская, известная тем, что пыталась доказать теорию допастеровского периода о самопроизвольном зарождении микроорганизмов из неклеточной материи. Хотя догматизм и абсурдность данной идеи были очевидными, Лепешинская искусно аргументировала свои доводы ссылками на марксистко-ленинское учение и цитаты "товарища Сталина".
В 1980-е годы, будучи в Москве, мне пришлось просматривать некоторые опусы Лепешинской. Я был поражен примитивностью ее размышлений, инфильтрированных многочисленными сталинскими и ленинскими цитатами. Удивительно, как ее учение длительное время восхвалялось не только партийной, но и тогдашней научной элитой.
Для того, чтобы придать некую видимость объективности, режим стал создавать и всячески продвигать идолов советской науки, таких как Павлов и Мичурин. Почти до 90-х годов политически корректными научными заключениями считались лишь те, которые соответствовали воззрениям указанных отцов российской и советской науки. В диссертациях в качестве убедительных и безотказных аргументов было беспроигрышным использовать цитаты этих ученых.
Изолированность, догматизм и бесславный конец
В чем были истинные цели большевистских идеологов? Как оказалось, наукообразность пропагандистских лозунгов - это весьма убедительный и эффективный путь завоевания масс господствующего пролетариата и крестьянства. Такая стратегия оказалась весьма эффективной. Однако реализоваться она могла только ценой беспрецедентной международной изоляции и отсутствия терпимости к какому-либо критическому мышлению.
Изоляция заключалась в крайней ограниченности доступа к зарубежной научной литературе. Участие в зарубежных конференциях являлось уделом лишь ограниченного числа избранных научных функционеров, особо приближенных к партийной номенклатуре. Конечно, были исключения - например, такие выдающиеся ученые, как академики Сахаров, Энгельгардт, Капица и другие. Их фундаментальные исследования внесли огромный вклад в развитие советского военно-промышленного комплекса, с чем милитаристски-настроенный режим вынужден был считаться. Однако всем известно к чему тогда приводило инакомыслие.
Единственным языком научного общения в Советском Союзе, по сути, считался русский. И это, несмотря на общепризнанное мировое доминирование англоязычной научной литературы. Попытки публиковать научные статьи в зарубежных журналах подвергались тщательной цензуре и особо не приветствовались. Решения о проведении международных конференций было прерогативой самого высокого номенклатурного уровня. Чаще всего такие мероприятия считались излишними, поскольку советская наука продолжала считаться эталоном, не терпящим каких-либо сомнений, возражений, инакомыслия или критической оценки.
Общеизвестно, что научный обмен и объективная дискуссия составляют фундамент развития науки. Именно поэтому атмосфера изоляции, неприятия критического мышления и догматического мировоззрения, царившая в советской науке, в конечном итоге и привела к ее краху. Атрибутом этого отстойного исторического явления в России до последнего времени продолжала оставаться академия наук со всеми ее отжившими и бесперспективными НИИ, а также многочисленными академиками и член-коррами. Судьбоносное решение Государственной Думы, по сути, является признанием бесперспективности поддержки феномена "советской науки", взращенного на дрожжах отжившей идеологии.
Что делать?
Закономерен вопрос, которым в свое время задался известный литературный классик: "Что делать?" В настоящее время в Казахстане происходят нелегкие, болезненные процессы формирования научного сообщества совершенно нового формата и содержания. Эти усилия сталкиваются с множеством системных проблем, таких как хроническая нехватка научных кадров, продолжающаяся "утечка мозгов" и другое. Приходится считаться с консерватизмом и устаревшими стереотипами порой даже далеко не пожилых ученых, которых продолжают привлекать эфемерные ценности в виде академических званий.
Несмотря на все это, руководство в Казахстане приняло разумные решения, внедрив систему грантового финансирования науки. Было решено отказаться от механизма соискательства, благодаря которому в свое время "наплодились" сотни кандидатов и докторов наук, многие из которых не имеют ничего общего с истинными учеными. Создана, хоть пока и недостаточно совершенная, но рациональная система международной экспертизы научных разработок. Появилась новая когорта молодых исследователей, обучившихся за рубежом по программе "Болашак", с которыми связываются большие надежды.
Вместе с тем, предстоит решать гораздо более сложные задачи, связанные с изменением менталитета, кардинального переосмысления роли ученых и отношения общества к науке в качестве престижного рода деятельности. Это, в частности, предусматривает то, что решения о приоритетных научных направлениях и финансировании научных работ должны явиться исключительной прерогативой научного сообщества, исключающее всяческое вмешательство государственных структур.
Отказ от международной изоляции - это признание того, что английский окончательно завоевал роль языка международного научного общения. Реальность такова, что сегодня ученый без знания английского это не ученый, а усилия и ресурсы, направляемые на перевод технической литературы с английского на русский, казахский и другие языки чаще всего лишены смысла. Открытость и транспарентность также предусматривает периодическую международную оценку не только институтов, лабораторий и крупных научных проектов, но и деятельности отдельных ученых, заявляющих о "прорыве в науке".
Стратегически важной является тесная интеграция научных процессов с образованием и практикой. Концентрация лишь на фундаментальной науке оказалась недоступной роскошью даже для Соединенных Штатов, где сегодня имеет место тенденция переориентации ресурсов на так называемую трансляционную науку, призванную предоставлять конкретные практические результаты. Рациональное распределение педагогической и научной деятельности специалистов является ключом к успеху многих ведущих университетов и академических центров.
Наконец, необходимо безоговорочно принять и строго следовать международным нормам интеллектуального права, придерживаясь при этом разумных условий патентования научных разработок. В этом смысле уместно вспомнить Йонаса Салка - первооткрывателя полиомиелитной вакцины, который на вопрос: "А запатентовали ли вы свою вакцину?", риторически спросил: "А можно ли запатентовать солнце?".
