Гражданин. Эссе Мухтара Кул-Мухаммеда о Торегельды Шарманове

Эссе Мухтара Кул-Мухаммеда о всемирно известном ученом, общественном и государственном деятеле, академике Торегельды Шарманове, 12 лет возглавлявшем Министерство здравоохранения республики.

Это великий гражданин.

 Жозеф де Местр,

французский философ

С Торегельды Шармановичем я познакомился в девяностые годы. В то время отпускники не заполоняли, как нынче, песчаные пляжи арабско-турецких побережий, а дружно устремлялись к раскинувшемуся в предгорной чаше Алатау озеру Иссык-Куль. Вот и я в один из погожих летних дней вместе с семьей, преодолев Кунгей Алатау, тут же оказался на жайляу кыргызских собратьев.

Окончательно устроившись, вскоре я узнал, что в наших соседях - семья академика Шарманова. Первоначально контакты наши не шагнули дальше дружелюбных приветствий и приличий элементарной вежливости. Но даже внешнее обаяние этого человека было столь сильным, что я исподволь начал за ним наблюдать, отмечая наиболее броские его черты.

Собран, энергичен, подвижен. Легок на подъем и все схватывает на лету. Наблюдателен и чуток настолько, что его невозможно застать врасплох. Даже нежась на горячем пляжном песке на своем огромном полотенище и методично переворачиваясь, он нет-нет да приподнимет свои округлые, чуть набрякшие, как у старого орла, веки, чтобы не пропустить все прелести пляжной жизни. И, как кажется, никто из всех живых существ, которые движутся и не движутся, не в силах укрыться от этого бывалого, зоркого орлиного взгляда…

Не успело пройти и трех дней, как общение наше стало столь тесным, естественным и радушным, словно до этого мы знали друг друга целую вечность. Вообще, говоря о психологии курортника, я бы заметил, что с обретением долгожданного отпуска в душе любого забегавшегося в мирской суете человека наступает преображение - к его внутреннему "Я" приходит особая созерцательность и умиротворенность. Не возьмусь судить обо всех, но со мной происходит именно так: я, отгораживаясь от нескончаемых проблем, возвышаюсь над мирской суетой. Ведь тяжелые думы - словно камень на шее - все тянут тебя на самое дно. И если время от времени не рассеивать грусть-печаль такими глотками свободы, то немудрено превратить свою жизнь в сплошную суету.

А что может быть лучшим эликсиром здоровья, как не беззаботный отдых на ласковых ладонях Алатау, когда настежь распахнувшись перед голосом ветра, запахом трав, буйством цветов, звоном ручьев и шумом волны, ты словно молодеешь, воочию обновляясь и телом, и душой. Для людей, жаждущих релаксации этого типа, именно таким раем на земле представляется побережье Иссык-Куля. Недаром еще задолго до того, как Иссык-Куль стал всесоюзной здравницей, великий Мухтар Ауэзов избрал благодатным местом своего отдохновения благословенную землю Шолпан-Аты.

Для меня глубоко символично, что и наша с Токе дружба, впоследствии переросшая в родство, завязалась на этих обетованных землях и водах. Когда я говорю о Токе как о друге, кое-кому это может показаться не совсем корректной вольностью или даже непростительным панибратством. Согласен: у людей, не посвященных в характер наших взаимоотношений, есть вполне логические основания, чтобы думать так. Но, несмотря на столь очевидную разницу в возрасте, мы действительно являемся настоящими друзьями, а иногда с его же соизволения, на правах бородатого становлюсь его старшим братом.

В жизни очень часто бывает так, что проживи ты с человеком хоть сорок лет под одной крышей, но если не сходятся ваши характеры, а тем более мировоззрения - то не надейтесь найти путь к взаимопониманию и сближению. И наоборот, очень легко найти общий язык тем, у которых созвучны и судьба, и характеры, и среда, и жизненные устремления. В этом смысле мы с Токе, как говорится, одной крови, из одного теста, одного поля ягодки.

Торегельды Шарманов - человек исключительной судьбы и, я бы сказал, богоугодного выбора и благоволения, воспитанный в традициях достоинства и достатка. Нам, смертным, не дано права выбирать, когда родиться и в какую эпоху жить. И хотя появился он на свет в лихую годину голощекинского геноцида, когда вся Казахская степь в прямом смысле слова была усыпана костями безвинных жертв сталинизма, прочность древнего аристократического древа, из которой он происходит, оставалась незыблемой и жизнестойкой.

Дед Шарман и Назипа-апа всю жизнь и до последнего дыхания баловали Торегельды, отдавая на благо единственного горячо любимого сына все самое лучшее, что только было у них. Еще бы не баловень, если до семидесяти с лишним лет он продолжал ластиться к своей столетней матери изнеженным переростком-сосунком, оставаясь таким образом ребенком на протяжении всех этих семи десятилетий!.. По этому поводу мне вспоминаются слова писателя Сапабека Асипа, сказанные им, когда умер его отец, проживший целый век: "Пока жив был отец, я всегда чувствовал себя ребенком. А теперь осиротел в одночасье". И в том, что и по сей день в Токе, словно ненасытной игрой в жмурки, с переменным успехом борются его патриаршая мудрость и его детская непосредственность - еще одна яркая примета той высшей благосклонности и редчайшей богохранимости, с которой Создатель предначертал его земную судьбу.

Итак, это была славная династия, не только в родные ей предгорьях священного Улытау, но и во всей Сарыарке известная тем, что всегда дорожила своим достоинством, отстаивая которое она могла порой продемонстрировать крутой нрав и задать трепку обидчикам, а порой - снизойти к ним с пониманием и отпустить с миром.

…Одна из семейных былей гласит, что однажды дед Шарман заприметил среди переселенцев кустодиевскую диву с румяными щеками и глазами, горящими как угли. Да был настолько зачарован, что позабыл о семье и хозяйстве и был готов идти за своей новой зазнобой, как говорится, на самый край света. Никто не знает, сколько времени все это длилось, но сменялся днем день и месяцем месяц… Но какая же женщина без боя оставит своего единственного в объятиях разлучницы? Наступил день, когда чаша терпения Назипы-апай переполнилась, и она самолично отправилась на поиски своего старого негодника.

- Прихожу, а мой ненаглядный - весь подавленный и глубоко несчастный. От былой стати и щегольства - лишь кожа да кости, и лишь в узеньких глазах - по искре не погасшей надежды… Понуро сидит за столом, а перед ним - квашеная капуста да соленые огурцы. От былой власти гневно покрикивающего: "Ты, байбише, знай свое место!" не осталось и следа. Что и говорить о власти, если он даже не смеет поднять на меня глаза. При виде такой картины сердце мое сжалось от жалости. Но как разъярилась я в тот момент, сама не помню. Помню лишь одно: "А ну вставай! И вперед, не оглядываясь!..", - оглушила я криком скромненькую квартирку. Так, словно какого-то арестанта, в надетом внакидку чапане и шаркающих по земле драных домашних тапочках, по снегу привела я домой непутевого своего "ходока"… - помнится, так с довольным раскатистым смехом завершала свой рассказ бабушка Назипа.

"А кто была та женщина? Как она отреагировала на вас?" - коварно развивая интригу, подначиваем мы ее к дальнейшим подробностям. На что незабвенная Назипа-апа отвечала с прямотой и добродушием, присущими благородным и отважным дочерям Степи:

- Я не удостоила ее даже вниманием. Ведь для меня не то, что разговаривать, смотреть на эту нечестивицу было зазорным. Старику своему из дома той разлучницы не позволила взять даже нитки. А тряпье, в которое он был одет, собрала в тот же день и сожгла.

В этом поучительном рассказе нет ни капли вымысла. Да и нужно ли было что-то выдумывать, если историю эту мы не раз слышали из уст самой нашей апай, когда в числе родных и близких Токе собирались дружным кругом за его широким дастарханом и, пользуясь ее добрым расположением духа, просили рассказать о былом и пережитом, о том, что запечатлела ее память о делах давно минувших дней.

История женитьбы деда Шармана и Назипы-апай намного романтичнее, чем современные сериалы мелодрам. …Молодой, сильный, свободолюбивый сын Улытауских гор влюбляется в степную красавицу Назипу, которую вопреки ее воле отец выдает замуж за богатого жениха. Это не устраивает молодого рыцаря. И он с двумя скакунами является перед собравшимися гостями в день свадьбы и уносит свою любимую на глазах у ошарашенной публики. Год он проводит в известном только ему охотничьем домике у отрогов старого Улытау и после этого возвращается к своим родным с первенцем Торегельды.

Но одно дело - отношение Назипы-апы к любимому мужу, и совсем другое - к собственному ребенку.

…Это было в дни нелегких испытаний, когда Токе, до этого на протяжении двенадцати лет работавший министром, в одночасье был освобожден от занимаемой должности. Более того: оказавшись фактически изгнанным из республики, Шарманов был вынужден искать прибежища в Москве. Семья пребывала в тесноте и обиде, снимала чужую квартиру и жила, что называется, на птичьих правах. Можно себе представить, как разрывалось сердце матери, но какая самоотверженность и недюжинная сила любви пламенела в нем, если, несмотря на престарелый возраст, она поехала за Торегельды и готова была броситься вместе с ним в любую пропасть, лишь бы не оставить сына наедине с его бедой. Благословенная, даже достигнув столетнего рубежа и до самого последнего дня, она жила, сохранив ясный ум, трезвую память, стройную речь и повелительность в словах и действиях. Вот какой матерью был рожден и воспитан наш Токе.

С первых же дней жизни взяв столь правильный и победоносный старт, Торегельды еще с юношеских лет начал обнаруживать качества первого среди равных и достойнейшего среди лучших. "Он у нас с самого детства активист", как с доброй иронией подтрунивал над ним его однокашник и неразлучный друг Камал Смаилов. Среднюю школу Токе окончил с золотой медалью, институт - с красным дипломом. Обучаясь в Карагандинском медицинском институте, познакомился с красавицей из Каркаралинска по имени Кульзия. Вскоре они поженились. Кульзия-апа принесла счастье в семейство Шармана, подарив своему мужу двух прекрасных, превосходящих один другого детей - дочь Алму и сына Алмаса.

Жизнь человеческую недаром сравнивают с дорогой из черной и белой полос, на которой светлые периоды счастья перемежаются с мрачными временами постигающего людей горя. Такая бередящая душу рана и необратимая трагедия обрушилась на семью Шармановых в 1982 году: при роковом стечении обстоятельств скоропостижно скончалась всеобщая любимица Алма - их первенец и единственная дочь. Но что в руках простых смертных, если даже у всесильного ветхозаветного царя Давида Создатель отнял его любимого сына, рожденного от красавицы Вирсавии. (Если вам придется побывать у семейной усыпальницы Шармановых, что на алматинском кладбище Кенсай, вы увидите две могилы. Одно из надгробий, на котором высечена всего одна посвятительная надпись "Судьба", и принадлежит рано ушедшей из жизни Алме). Как оказалось, даже сам министр здравоохранения оказался бессилен перед лицом безжалостной, неумолимой, неминуемой смерти. К сожалению, выискались в те дни и такие, которые в личной трагедии личности стали искать политические противоречия.

И все же, как человек чести, Тор-ага стойко пережил тот удар судьбы. А вот супруга его, Кульзия-апа всю оставшуюся жизнь провела в горьких слезах и трауре: перестала выходить в свет и ее никогда нельзя было увидеть на шумных тоях и торжествах. Так, сохраняя верность памяти дочери, прожила она последние двадцать лет.

Но на этом не окончились испытания, уготованные на долю Торегельды.

…Болезнь одолевала Кульзию-апа и жизнь ее повисла на волоске. Невзирая на протесты алматинских коллег, Шарманов вызвал из Москвы своего друга - академика Михаила Перельмана, который тут же прилетел по первому его звонку. Хорошо знающий цену даже не часам, а минутам, Токе примчался к трапу самолета на карете "скорой помощи" и, проведя консилиум прямо в машине, направил ее из аэропорта сразу в клинику. Успев лишь выпить по чашечке кофе и помыть руки, врачи вошли в операционную и приступили к делу.

За свою многолетнюю практику многим спас жизни и вернул здоровье доктор Шарманов. Что здесь скрывать: когда на операционном столе оказался родной человек, рука его не решилась взять скальпель. Однако вся операция была осуществлена под его прямым руководством. К несчастью, и здесь не обошлось без отдельных "доброжелателей", которые шептали за спиной о том, что "хотя операция прошла успешно, пациентке осталось жить не больше одного года, может, двух лет". Но в пух и прах развенчав их нерадужные прогнозы, Токе с божьей помощью вытащил жену с того света и подарил матери своих детей еще целых двадцать лет жизни.

Жизнь в самом деле - гонка с переменным успехом, где отрезки поражений сменяются дистанциями побед. Так и с Токе: после вереницы несчастий, бед и предательств в его жизни воцарились годы - и какие годы! - радостей, достижений и всего того, что называется выстраданным счастьем. Сын Алмас получил образование, обзавелся семьей и, наследуя дорогу отца, стал доктором. И не просто доктором, а профессором Университета имени Хопкинса США, известного на весь мир как элитарный центр медицинской теории и практики. На свет появились внуки Торехан и Аскар, и жизнь продолжилась праздником.

…Лет двадцать тому назад мы беседовали на разные темы, когда вдруг, предавшись воспоминаниям, Токе поделился со мной замыслом новой книги - о проведенном в 1978 году в Алматы большом форуме Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ).

Министр Шарманов на трибуне Алма-Атинской конференции ВОЗ, 1978 год

- Смотри, братишка, - решил я его предостеречь, "оттягиваясь" на сложившемся между нами семейном сленге. - Иначе подумают, что тебе уже настолько нечего делать, что из медиков ты решил переквалифицироваться в литераторы.

- Вы плохо меня знаете, агай, - парировал он мне в тон. - У меня еще масса неизвестных тебе талантов. Того и гляди: мало что напишу эту книгу, а еще поручу тебе ее издавать.

Токе сдержал свое слово и год спустя положил на стол рукопись своей книги "Долгое восхождение к праву на здоровье". Более того: следуя издавна сложившейся среди литераторов традиции, начал устраивать коллективные читки отдельных глав и раздавать их на обсуждение друзьям. Так я стал не только свидетелем рождения Шарманова-беллетриста, но и первым читателем и редактором этой книги. Это обстоятельство подарило мне повод время от времени подшучивать над дорогим мне Токе, набивая себе цену: "Не забывай, братишка, кому ты обязан своим литературным дебютом и кто открыл тебе двери в большую беллетристику".

Книга, увидевшая свет в период кризиса, до сих пор, к сожалению, по достоинству не оценена научной и литературной общественностью страны.

Как мне довелось разузнать позже, и во время той конференции Токе пришлось пережить немало критических ситуаций.

Среди участников и гостей конференции, кроме прочих знаменитостей, был и сенатор Эдвард Кеннеди, младший брат широко известного 35-го президента США Джона Кеннеди. Торжественно встретив высокого гостя, а затем с такими же почестями провожая его в аэропорт, Шарманов ехал с ним рядом, как вдруг прямо на трассе у их автомобиля лопнула шина. От громкого взрывного звука глаза сенатора едва не вылетели из орбит. И ему было чего опасаться: ведь не один, а целых два его брата в свое время погибли в результате вооруженного покушения. К тому же холодная война в те годы была в самом своем разгаре… Что же касается Токе, то он, прекрасно зная "фирменный" норов советских машин, с которыми чуть ли не каждый день обязательно происходили какие-нибудь поломки, оставался невозмутим. Неожиданно, но весьма кстати вспомнился старый казахский анекдот о пользе выделения газов, выслушав который, Кеннеди долго покатывался со смеху, держась за живот. А потом Токе снял пиджак, бросил его на сиденье и, засучив рукава, пошел на подмогу шоферу, занятому заменой баллона. Следуя его примеру, и Кеннеди - ведь недаром депутат самой демократической страны мира - поспешил к ним, чтобы если не делом, то хотя бы присутствием поболеть за процесс.

Шарманов, Кеннеди, Джандосов

Меня поразила даже не его покладистость, а два странных обстоятельства, заметить которые суждено было, по-видимому, лишь мне одному, - рассказывает Токе о событиях того полного приключений дня. - Первое, что меня изумило, так это то, что у его явно не первой свежести синей сорочки были очень ветхие, изношенные в нитки манжеты. А ведь в наших представлениях тех времен Америка была капиталистическим раем на земле, где не то что сенатор, а каждая бродячая собака были обеспечены на несколько поколений вперед. К тому же Эдвард - выходец из клана мультимиллионеров и влиятельнейших политиков мирового масштаба. "Какая удивительная скромность, какой минимализм в потребностях и тратах!" - подумалось мне тогда. И если бы кто-нибудь сказал мне, что это так, я бы ни за что не поверил. Пока не убедился в этом воочию.

В самом деле, в те дни Шарманову было чему удивляться. Потому что когда стало известно, что из США на форум едет не кто-нибудь, а сам родной брат всемирно известного американского президента, причем не просто брат и даже не просто сенатор, а председатель сенатского комитета и один из возможных претендентов на пост будущего президента США Эдвард Кеннеди, ЦК Компартии и Совмин республики сделали все, чтобы вылизать и вычистить до зеркального блеска весь город Алматы от центра до периферии - начиная с учреждений культуры и завершая Центральным колхозным рынком. По единой команде торговцы предстали у лавок и витрин в белых блузках и хрустящих накрахмаленных халатах. Словно по мановению волшебной палочки вечно скачущие базарные цены были "сбалансированы" и выровнены по медленно плавающей тарифной сетке, и даже более того - с торгашами была проведена фронтальная работа по повышению политической грамотности и социалистической сознательности. Разумеется, был тщательно обшит, обут, причесан и проинструктирован весь персонал, привлеченный к обслуживанию делегаций, вплоть до 65 водителей прикрепленных автотранспортных средств… Так что ничего удивительного, что на фоне всего этого, пусть напускного, лоска министра Шарманова так глубоко шокировал вид протертых рукавов сенатора Кеннеди - едва ли не самой главной гостевой персоны, встречая которую вся знать республики металась как угорелая, позабыв о сне и пище.

- Второй удивительный случай произошел сразу после исправления поломки. Шофер заменил колесо и завел машину, а Эдвард достал из внутреннего кармана красивую сигару и смачно ее закурил. Из вежливости не забыл и попросить у меня разрешения. Собственно, ничего сверхъестественного в этом не было: мало ли мы видели курильщиков сигар и в жизни, и в зарубежном кино - особенно по кадрам кинохроники времен Второй мировой войны, где главным и самым колоритным "исполнителем" этой роли, конечно же, был вечно не расстающийся с пыхтящей сигарой британский премьер сэр Уинстон Черчилль. Самое интересное было впереди. Сигара была выкурена лишь на одну треть, когда наша машина плавно подкатила к зданию международного аэропорта. Наметанным движением руки Эдвард с чрезвычайной грациозностью потушил сигару и стряхнул с нее пепел. Потом с той же великосветской степенностью взял да и поместил сигару… во внутренний нагрудный карман пиджака. Не скрою, увиденное показалось мне актом неслыханного скупердяйства. Но потом я не раз бывал в Америке, где много раз убеждался: экономить на всем, на чем только можно - это своеобразная черта американского национального характера, в равной мере присущая как обладателям многомиллиардных состояний, так и дырявым беднякам.

Действительно, об Алматинском форуме Всемирной организации здравоохранения 1978 года безо всяких преувеличений можно сказать, что он золотыми буквами вписан в историю мировой медицины. Конечно, для жителей Алматы и Астаны, где в наши дни чуть ли не через день проходят большие международные встречи глав государств, такие форумы давно не в новинку. Но если учесть, что спустя всего два года на летнюю Олимпиаду-80 в Москву из США не приехал не то что ни один сенатор, но даже рядовой чиновник от спорта, и что в самый разгар холодной войны столь важная и представительная конференция была проведена именно в Алматы (а не в Москве или в Ташкенте, негласно считавшемся "столицей" советской Средней Азии), то что же стоит за всем этим, как не высочайший и бесспорнейший перед лицом мировой медицинской общественности авторитет первого и последнего из казахов действительного члена Академии медицинских наук СССР, министра здравоохранения Казахской ССР Торегельды Шарманова?!

"Даже холодная война растаяла и улыбнулась, когда в дело вмешался Торегельды!.." - шутил над ним его друг Камал Смаилов. И в этой шутке есть огромная доля правды.

Не только история, но даже предыстория той конференции ВОЗ могла бы лечь в основу остросюжетного политического детектива.

За два года до этого, на очередной конференции Всемирной организации здравоохранения, проходившей в Женеве в 1976 году, было принято решение следующую конференцию ВОЗ посвятить проблемам первичной скорой медицинской помощи и провести ее на территории СССР. Министр здравоохранения СССР Петровский поддержал кандидатуру Ташкента, а Шарманов настаивал на Алматы. Среди советских руководителей медицины возникла серьезная напряженность, и только после вмешательства члена Политбюро ЦК КПСС Кунаева разгоревшийся нешуточный спор был окончательно разрешен в пользу Алматы.

Это было очень смелое, но в то же время весьма рискованное предложение. Ведь в предстоящей конференции, не говоря уже о руководителях авторитетных международных организаций, планировалось участие делегаций из 146 стран мира во главе с министрами здравоохранения этих государств. А в тогдашнем Алматы, кроме действующих и поныне гостиниц "Алматы" и "Жетысу", не существовало ни одной гостиницы хотя бы уровня трехзвездочного отеля. Двадцатипятиэтажная гостиница "Казахстан" в то время еще только строилась.

- Живя внутри этой системы, я имел возможность прекрасно изучить показушный стиль работы советской властной машины. И поскольку на карту была поставлена честь не только Алматы, а всего Советского Союза, я был уверен, что Компартия сделает все возможное и невозможное, чтобы осуществить данный проект на должном уровне. Я даже знал о том, что вся современная медицинская техника и лучшее оборудование, которые понавезут отовсюду, дабы пустить пыль в глаза зарубежным экспертам и наблюдателям, по завершении конференции останутся в республике и будут служить на благо наших людей, - с озорной улыбкой говорит сегодня Тор-ага.

В ту эпоху для советской системы, поставившей на колени полмира, не существовало ничего невозможного. Партии стоило лишь приказать - и приведенный в действие огромный механизм успешно запускал в производство любой, пусть даже самый фантастический проект. Именно в таком режиме развернулась подготовительная работа к форуму. Досрочно была сдана в эксплуатацию двадцатипятиэтажная гостиница, с тех пор превратившаяся в одну из достопримечательностей и визитных карточек Алматы. В столице, областных и районных центрах и даже в дальних аулах, по направлениям, куда потенциально могли приехать для ознакомления участники и гости форума, некоторые больницы прошли через капитальный ремонт, а отдельные были выстроены заново. Благодаря конференции медицинская общественность республики наконец-то получила в свое распоряжение тысячи новеньких автомашин "скорой помощи" и новую медицинскую технику, которую прежде ей приходилось видеть лишь в ведущих научных центрах и знаменитых клиниках Москвы и Ленинграда. Даже Дворец имени Ленина, незадолго до этого сданный в эксплуатацию, был адаптирован и переоборудован под нужды предстоящей конференции ВОЗ: для этого Алматинская мебельная фабрика, объявив полугодовую ударную вахту, изготовили и установили на каждом втором ряду зрительного зала красивые и удобные столики для письма и звуковой аппаратуры.

Также и в читальных залах Публичной библиотеки имени Пушкина, где должны были проходить секционные заседания конференции, появилась модная мебель и аксессуары для подобного мероприятия.

Открылся в Алматы и первый в Центральной Азии Музей истории медицины, который предстал посетителям во всем многообразии своих экспонатов. И всеми объемами подготовительных работ на всех этих участках руководил патриотичный профессионал - министр Торегельды Шарманов.

Стоит ли говорить, что дни работы той конференции врачей воистину явились "десятью днями, потрясшими мир", за которые общественности планеты во всем блеске предстали и прекрасный город Алматы, и богатый бескрайний Казахстан, и гостеприимный и приветливый казахский народ.

Еще в том самом 1978 году сессия Организации Объединенных Наций приняла по Алматинской конференции специальную резолюцию, оглашая которую президент ВОЗ Махлер дал ее результатам такую оценку: "Алматинская декларация - великая хартия здравоохранения в ХХ веке". Так, ровно за целый мушель до обретения Республикой Казахстан суверенитета и вступления ее в члены Организации Объединенных Наций, благодаря подвижничеству Шарманова в летописи этой организации доброй памятью были прописаны слова "Алматы. Казахстан".

Как и подобает истинному гражданину и патриоту, с обретением страной Независимости он не отошел от большой политики, а вместе с Муратом Ауэзовым зашагал в рядах Гражданской партии. С прямого пути не свернул. Но и не использовал свое громкое имя во вред кому бы то ни было: вместе с народом шел прямой дорогой, не заваливаясь ни влево, ни вправо, не выбегая вперед и не плетясь в арьергарде. Когда того требовала Истина, говорил свое веское слово, невзирая на лица. И словно в награду ему, слова его всегда оборачивались меткостью и точностью прогнозов и рекомендаций.

Если слабыми чертами нашего национального характера, по природе своей гордого и отважного, мы порой называем чрезмерную эмоциональность, то и в этом отношении наш Токе сполна проявил себя подлинным патриархом народной дипломатии, образцом выдержки и благоразумия. Ведь не раз мы были свидетелями, как остужал горячих ораторов от политики:

- Самый трудный период становления страны - позади. Кризис преодолен, растерянность изжита. Главное, что народ наш в спокойствии, мире и безопасности. И отныне всем нам самое время собраться под знаменем национального единства.

Словно созданный для вечного движения и неугомонных добрых дел, академик Шарманов гармонично сочетает теорию с прагматикой. Открыл академию, поднял на ноги Институт питания.

И все же прежде всего Шарманов - образцовый, классического типа ученый. Свидетельством этому - его огромный научный и прикладной багаж: свыше 300 научных трудов, 15 монографий, около 30 успешно внедренных изобретений и рационализаторских предложений.

Обычно большие ученые бывают непревзойденными асами в своей науке и совсем неприспособленными игроками в сфере простых житейских премудростей, а тем более - тонких политических технологий. Но Токе - исключение из этого правила. Достаточно вспомнить на этот счет, что когда "группа товарищей", возжелав сжить его со света, принялась упорно его "топить", талантливый казахский ученый благополучно и невредимо "всплыл" не где-нибудь, а в самой Москве, в высших кругах Академии медицинских наук СССР. Начав в тех стенах свои питательно-диетологические пристрастия, со временем он обеспечил кухню самых маленьких граждан нашей страны большой и разнообразной серией продуктов вкусного, здорового, богатого и полноценного питания.

И не столько этим, сколько своей большой и щедрой душой знаменателен он для наших самых маленьких. Когда появился на свет мой сын Султан, с добрым пожеланием о том, чтобы мальчик вырос таким же замечательным гражданином, как Токе, я попросил аксакала оказать эту честь - забрать новорожденного из роддома на своих руках. Прошло время, мальчик начал ходить, и снова ритуал "разрезания пут" на ногах Султана я доверил дорогому Токе - чтобы сын был столь же шустр и энергичен. Это сблизило нас еще больше прежнего.

Даже преодолев в эти дни середину девятого десятка, академик Шарманов далек от того, чтобы считать себя стариком и часами сидеть без движения и деятельности. Как сказал когда-то Манаш-ага, он по-прежнему горит, бушует, искрится и клокочет как вулкан... Сегодня перелетает из Лондона в Вашингтон, а завтра по сверкающему лбу и поджарой фигуре вы узнаете его в толпе на улицах Токио или Дели. Всю жизнь свободно говоривший на казахском и русском языках, после пятидесяти лет академик бросил вызов английскому: стоит ему выйти на трибуну, как из уст его льется речь и на языке Шекспира.

Шарманов и Нобелевский лауреат Лайнус Полинг

Токе - педагог. И не просто педагог, а из тех, что дорос до самых высот профессии: в тридцать лет доктор наук, в без малого в сорок - профессор и ректор медицинского института. Он - учитель учителей, подготовивший свыше 150 кандидатов и свыше 50 докторов наук. И, пожалуй, вы нигде и никогда не ошибетесь, если будете говорить, что самый любимый профессор и член ученых советов, общения с которым всегда с нетерпением ждут преподаватели и студенты медицинских академий Алматы и Астаны - это академик Шарманов.

После Алматинской декларации пройдет еще четверть века, когда к большому воодушевлению всей одной шестой части суши в Астану прилетит еще одна добрая весть: академику Шарманову присуждена международная премия имени Бернара. "Экая невидаль!" - скажут иные наши современники, имея в виду наступившие времена, когда расплодившиеся словно грибы после дождя всевозможные премии кто из Москвы, а кто из Америки стали привозить чуть ли не пачками… Но не спешите с выводами: во всем мире этой премией награжден всего 41 человек, а на пространстве, с некоторых пор именуемом "постсоветским", из всех светил современной медицины ее лауреатами являются только академики Петровский и Чазов. Стало быть, премия имени Бернара - предмет гордости не только Шармановых, но и всего казахского народа.

Намедни поздравил его с 85-м Наурызом. Он по-прежнему бодр, находчив и остроумен. Только что вернулся из деловой поездки в Аргентину. Оттачивал свой испанский, который принялся изучать лет десять назад. "Если бы я знал, что именно на этом языке говорят самые горячие женщины планеты, я бы приступил к его изучению гораздо раньше!" - говорит он с хитрым прищуром.

Освоил знаменитое аргентинское танго. Не без гордости показал видео, где он танцует со знойной аргентинкой. "Аль Пачино отдыхает", - говорю я ему, обнаруживая для себя, что он удивительно похож на известного мачо. "Правильно. Пусть он отдыхает, а мне некогда", - живо подхватывает он с присущим остроумием. Затем энергично начал рассказывать о своих проектах. Планов у него громадье. "А времени..?" спросите вы. У меня нет и тени сомнения в их жизненности, ибо со временем он всегда на ты.

..."Держать в черном теле" - за этим профессиональным термином кроется древнейший культурный, философский, поведенческий и пищевой код, доставшийся нам от наших далеких предков - первых коневодов и всадников великой Евразии. Когда я вижу этого сухопарого подтянутого человека, в котором ни грамма избыточной массы и ни жеста лишних движений, мне он почему-то напоминает сказочного казахского Казаната, который бережет себя для дальней скачки в будущем и который, с честью пройдя через все испытания, непременно вынесет из беды того, кто верит в него.

"Верши свой путь без страха и упрека, кентавр казахской степи!" - хочется сказать мне этому выдающемуся сыну Великих гор.

Мухтар Кул-Мухаммед