11 марта 2014 | 11:44

Судья и метаморфозы

Cудья Наби Пазылов. ©tengrinews.kz

Не так давно в Сарыаркинском районном суде №2 закончилось разбирательство дела о массовой драке в Астане. Одному из участников конфликта назначили наказание - три года ограничения свободы, но в целом подсудимые примирились с потерпевшими. Мы обратили внимание на один интересный момент: в ходе судебного разбирательства председательствующий судья Наби Пазылов предположил, что, возможно, стоит рассмотреть действия потерпевшего с точки зрения виктимологии, то есть проанализировать, как поведение человека повлияло на то, что в итоге он стал потерпевшим. Об этом и многом другом мы решили побеседовать с самим Пазыловым.

Не так давно в Сарыаркинском районном суде №2 закончилось разбирательство дела о массовой драке в Астане. Одному из участников конфликта назначили наказание - три года ограничения свободы, но в целом подсудимые примирились с потерпевшими. Мы обратили внимание на один интересный момент: в ходе судебного разбирательства председательствующий судья Наби Пазылов предположил, что, возможно, стоит рассмотреть действия потерпевшего с точки зрения виктимологии, то есть проанализировать, как поведение человека повлияло на то, что в итоге он стал потерпевшим. Об этом и многом другом мы решили побеседовать с самим Пазыловым.

- Часто ли в вашей практике встречается, что потерпевший как-то способствовал тому, чтобы таковым стать?

- У нас в криминологии есть раздел - виктимология, он изучает поведение жертвы. Например, как получилось, что завязалась драка и кто был ее инициатором, как сами повели себя потерпевшие - вот это и есть виктимология. Часто бывает, что поведение потерпевших неправомерное, то есть, когда они сами провоцируют конфликт. Такое у меня было в практике. Представьте злачное заведение. Там есть некая прослойка людей, которая на постоянной основе в этом заведении находится. И вот они так привыкли к своей среде, что когда приходит кто-то чужой и каким-то образом задевает, так скажем, местных, начинается конфликт, который перерастает в драку, появляются жертвы. Иными словами, была групповая драка, но потом выяснилось, что в принципе потерпевший сам ее спровоцировал. Тут очень тонкая грань, когда подсудимый и его защита преподносят так, что драка была необходимой, что он якобы был вынужден в нее вступить. Здесь трудно определить эту грань.

Еще один наглядный пример - половые преступления, когда женщина является объектом. Например, девушка дала повод: пошла с незнакомым, за его счет погуляла, был банкет и так далее; и этот незнакомец в силу своего образа жизни, воспитания, мировоззрения считает, что имеет право уже воспользоваться ей. На суде он недоумевает, ведь он как бы заплатил; как же, говорит он, мы сидели с ней, танцевали, я ее угощал - это же с согласия было. Он уже априори считает себя невиновным. Но в конце концов - это преступление, тяжкое преступление.

Порой потерпевшие сознательно идут на это, чтоб потом с подсудимого что-то взять, чаще всего так и происходит, потому что в любом случае материальный интерес играет большую роль. Потерпевшие сами как бы желают стать таковыми. И в конце концов они приобретают статус потерпевшего, и потом кого-то обвиняют, в том числе и органы власти: почему, мол, не уследили, вы сами такие условия создали. Но каждый человек сам за себя отвечает, за свое здоровье, жизнь, безопасность, за свое материальное благополучие. Бывает так, что человек хочет получить те или иные блага, обойдя официальные органы, при помощи каких-то лиц, и в итоге он сам становится жертвой.

- Есть мнение, что судьи у нас в некоторых делах руководствуются не высокими принципами справедливости, законности, а либо каким-то указанием сверху, либо выносят нужное решение, за, так сказать, вознаграждение.

- Сейчас в силу, наверное, открытости судебной системы, то или иное дело сразу принимает общественный резонанс, становится предметом обсуждения. Чаще всего люди дают, конечно, негативную оценку, причем эта оценка связана, я хотел бы подчеркнуть, с правовым нигилизмом общества. Когда априори какое бы решение ни вынес суд, оно считается несправедливым. Сразу начинают говорить о коррупции, телефонном праве... Конечно, в такой обстановке судьям очень трудно работать в наше время, в век информационных технологий, когда вообще сама работа наших судей - это огромная психофизиологическая нагрузка. В день по 5-6 процессов, судья постоянно в перманентном конфликте находится, вот с утра, как мы зайдем в этот конфликт с большим количеством людей, и так целый день. Подсудимые, потерпевшие, свидетели, родственники - все находятся в зале и все внимание сфокусировано на судье. И конечно, в такой обстановке, когда, будем так говорить, превалирует общественное мнение, судье очень трудно принять решение.

Недавно я рассматривал дело о драке в Астане. И знаете, в чем была трудность этого дела? По обстоятельствам оно сложности большой не представляло, но буквально сразу после этого происшествия, когда этот ролик с дракой запустили в СМИ, все общество как бы стало свидетелем. Конечно, если смотреть видео драки, картина очень страшная: человека бьют, он падает, его добивают, он поднимается - целый триллер. И естественно, нормальный, психически здоровый человек ужасается и сразу же дает оценки, что вот всех их надо чуть ли не расстрелять. А ведь процесс только начался, опять же в СМИ показывают судью, подсудимых. И вот в такой обстановке мы начинаем разбирательство дела. Сложность этого дела уже в том, что его предали огласке, создалось устойчивое негативное общественное мнение. Но судья должен дать этому правовую оценку. Вот здесь сложность. Люди еще виновными не признаны, у них семьи, родственники. Вот представьте, сидит школьник 14-15 лет и папу его показывают по телевидению, а ведь еще не было решения суда. Это потрясение для несовершеннолетнего, его чувства надо тоже понять. В этом смысле мы должны их права оберегать.

Я, например, не поклонник новых технологий, потому что времени нет смотреть. Но мне мои помощники показали, еще до вынесения моего решения комментарии в Интернете пишут: а что это судья ушел в совещательную комнату? Он ждет деловое предложение, и это предложение оценивается в 10-15 тысяч долларов (...). Я не обращаю внимания на это, но в обществе опять создается негативное мнение о судебной системе, о судьях, в частности, обо мне - фамилия-то моя звучит. В совещательную комнату судья уходит, и он месяц может там сидеть, неделю, две. Но мы себе даже этого не можем позволить, потому что другие дела мы не имеем права рассматривать, пока не выйдем из совещательной комнаты с готовым решением.

Мне рассказывали, что эту драку показывали и по российскому телевидению, прокрутили чуть ли не в дальнем зарубежье. Показывают, мол, вот в Казахстане что творится. А какой-то обыватель посмотрит и задумается: а стоит ли туда ехать? Можно провести аналогию с небезызвестным Боратом. Когда мы здесь в Казахстане смотрели этот фильм, мы смеялись, что нас так показывают, потому что мы понимали, что это кино и кино в жанре гротеска. А видео драки - это же то, что было наяву, это живая картина, и, когда это показали в СМИ, в том числе и зарубежных, меня это как-то задело.

Конечно, запретить мы не можем показывать, но проблема в том, что в зал заседаний приходят уже с таким настроением: а что там разбираться? Видно же все на видео. Я помню, как-то пришел домой, в СМИ комментируют наше первое заседание: тяжкие телесные повреждения, люди едва живые остались (...). Но фактически, по обстоятельствам, картина драки страшная, но последствий, можно сказать, вообще никаких нет. И слава Богу, что нет. Специалисты сделали экспертизу, заключение было - легкие телесные повреждения. И правильно сделали, что мы прекратили процесс, что участники конфликта помирились - это самое важное, в обществе надо эту агрессию убирать. Я уверен, вот эти парни больше не пойдут на такое. Это хорошо, что в том месте была камера, что мы могли разобраться. А вот часто бывает, что в такого рода преступлениях, где есть более тяжкие последствия, включая смерть, там камеры видеонаблюдения нет.

- Сложно ли не попасть под обаяние подсудимого, ведь некоторые из них порой говорят очень убедительно, красноречиво, эмоционально?

- На Западе давно существует такое понятие - "беловоротничковая преступность". Сейчас очень много коррупционных преступлений, экономических, которые совершаются государственными работниками, менеджерами высокого ранга. Это очень образованные, грамотные во всех сферах люди, знающие, как обойти закон. Но все равно правовой нигилизм в их действиях, в их сознании, мышлении присутствует, я это замечал. С ними не просто. Такие люди пытаются навязать всем, особенно суду, что они правильно действовали, что они действовали во благо. И под такое обаяние есть риск попасть. Но в конце концов есть закон, есть рамки, нормы - суд этим должен руководствоваться. Конечно, мы учитываем все условия, причины, какой он статус в обществе имеет, почему он совершил то или иное деяние. Ведь общественная опасность действий этих людей возрастает многократно, потому что государство им доверило посты, доверило большие материальные средства, чтобы они экономику продвигали. А они как будто не понимают, говорят: как же так, я же работал, я столько всего сделал. То есть даже у таких образованных людей правовой нигилизм присутствует.

- Недавно был суд над экс-главой статагентства Анар Мешимбаевой. Она произнесла такую речь: реформаторов сажать в тюрьму не надо. Эти слова многих заставили задуматься.

Здесь роль играют тоже средства массовой информации. Вот видите, один посыл ее чего стоит: реформаторов сажают! А какие там обстоятельства, как это случилось - в расчет не берется. Простой человек задается вопросом: а кто сажает? Суды сажают. Значит, вы нехорошие, и то, что у нас проблемы в экономике, в жизни - это связано именно с вашей деятельностью. В итоге 90 процентов людей идут в суд с этой мыслью, что здесь творится несправедливость. Причем с каждым годом эта позиция усиливается. Можно сразу построить хороший город, дом, здание, а сознание людей - этот процесс должен идти естественным путем, логически, постепенно. Мы, наверное, придем к тому, когда общество станет это понимать.

Я еще когда в Алматы работал, то некоторые виды преступлений меня удивляли, казалось, как можно так, но прошло время и такие преступления сейчас приобрели устойчивый характер, даже стали еще изощреннее.

- Например?

- Мошенничество. У меня было дело, когда гражданин другого государства приехал в Казахстан, снял офис, громкое название дал своей организации, суть деятельности которой заключалось в якобы предоставлении работы за рубежом. Все четко расписал, например, что страховка стоит 40 долларов и так далее. И люди шли сотнями, платили деньги, он спокойно какие-то корешки выдавал с печатью. Складывалось такое впечатление, что люди, как говорится, обманываться рады. Ведь народ все видит, что происходит за рубежом, видит, какая высокая в этих странах безработица. Должны задаться вопросом: действительно ли там необходимы приезжие и действительно ли там простым рабочим будут платить, как обещают - 5-6 тысяч долларов? Никто из его клиентов как будто даже не задумывался над этим. И это мне казалось удивительным. А этот подсудимый был очень продвинутый, солидно образованный, языки знал, сам по себе он был очень интересным, располагал к себе. После этого меня ничего не удивляет. Мошенничество приобрело сегодня массовый характер. Видимо, это смена строя, эпохи. Может быть, мы придем к тому, когда народ у нас станет не таким доверчивым.

А ведь из этих мошенников себя никто виновным не считает. Причем они маскируют свою деятельность так, как будто это гражданско-правовая сделка. Говорят, я же составил договор, я же не убежал, я не обманывал. Но на самом деле они прекрасно осознают то, что они собираются делать - это нарушение закона.

- Наверняка некоторые люди ищут пути, как договориться с судьей. У вас есть свой собственный рецепт, как эти разговоры на корню пресечь?

- Рецепт один - открытость процесса. Я не могу сказать, что ко мне подходят с каким-то предложением. Не секрет, что через кого-то пытаются, но так, чтобы ко мне подходили, такого нет. Но люди все равно будут стараться найти подходы к судье, потому что это жизнь. Сказать, что мы вот за стеклом сидим и к нам не подойдут - это невозможно. Иногда, чтоб людей примирить, судья идет на какой-то контакт, чтобы поняли люди. Хотя закон говорит, что я не должен так делать, это не процессуальный путь, но судебное заседание открыто. Недавно был семинар по примирительным процедурам, по медиации, приезжал специалист из Германии. У них медиация - это целая отрасль. Действительно, людей надо приводить к согласию, мы не можем бесконечно увеличивать количество судей. Иногда можно до суда собраться, разъяснить, примирить, если есть споры материальные.

У меня было в прошлом году сложное дело, когда столкнулись автобус и кран. Очень было не просто, была агрессия, шум-гам. Но шел процесс, и люди потихоньку успокаивались. Там проблема состояла в том, что владельцем крана был индивидуальный предприниматель. Этот предприниматель, женщина, она не признавала своей вины, говорила, мол, водитель угнал машину без ее разрешения, пусть сам и несет ответственность. Она не присутствовала ни на одном судебном заседании, все время отправляла своего представителя, то есть она не видела, как шел процесс, какая разворачивалась трагедия. Я им предлагал, вы возместите все, что полагается потерпевшим, я даже, говорю, воспользуюсь тем, что я прекращу уголовное дело. Не потому, что это мое такое субъективное желание, закон разрешает это. И вот интересно, как со временем сознание людей росло. Владелец крана в конце концов пришла ко мне на стадии исполнения и заявила, что дойдет до Верховного суда. Я ей сказал: пожалуйста, это ваше право, но вы ни разу не пришли на заседание, я же вас просил прийти, вы бы хотя бы посмотрели на людей. И вот то, что произошло потом - такого в моей практике до этого не было. Это была метаморфоза! Владелец крана буквально через день вернулась, расплакалась и сказала: вы знаете, ваша честь, вы правы, я подумала, я им всем выплачу компенсацию, и она выплатила.

Вообще в нашей жизни самое трудное - принять решение, а мы - судьи - все время живем в таком режиме, когда надо постоянно решение принимать. Иногда мы процессуальными сроками ограничены, а бывают такие дела, по которым сразу не примешь решение, много что надо выяснить, чтобы решение созрело, чтобы ты мог быть уверен, что вот это правильно. Пока мы дело рассматриваем, время пройдет, на тот резонанс, который был, люди по-другому будут смотреть.

Судья Пазылов надевает мантию и уходит на очередное заседание. Через пару минут участников процесса попросят встать. Мантия, говорит Наби Пазылов, во многом дисциплинирует и окружающих, и его самого обязывает вести себя иначе. Вот такие метаморфозы.