+7 (777) 001 44 99
Қазақша
Русский
English
О том, куда может податься человек после освобождения, если дома его не ждут, и как работает единственный в Алматы кризисный центр, в котором живут бывшие заключённые - женщины, а также о том, почему многие всё-таки возвращаются за решётку — рассказывает Tengrinews.kz.
Знакомимся с женщиной 59 лет. Она просит называть её в статье как угодно, только не настоящим именем. Назовём её Натальей. Дело в том, что внуки не знают, что она была в тюрьме — они уверены, что бабушка долго работала в России.
Наталья "села", когда старшей внучке было семь, теперь ей 16, младший внук учится в восьмом классе. Бабушка вернулась к ним из колонии № 10, что в Илийском районе Алматинской области, в январе 2025 года.
"Девять лет я отсидела и всё это время копила деньги, чтобы привезти им что-то. Они же думали, что я на заработках в России. Я дочери сразу запретила говорить им, где я", — рассказывает Наталья.
В колонии она занималась строительными работами и получала 45 тысяч тенге в месяц. Одна часть уходила на долги по кредитам, другую она тратила на себя и откладывала.
"Моя дочь только однажды у меня была (в колонии — прим. редакции). Я сама попросила, чтобы она не приезжала. Во-первых, не хотела, чтобы она всё это видела. Во-вторых, мне было бы тяжело после встречи. Старалась много работать. Работаешь, работаешь, чтобы быстрее срок закончился", — вспоминает женщина.
Выходить ей было страшно, мало того, что за девять лет мир полностью изменился, так Наталья за это время потеряла свой дом. Знакомый, на которого была оформлена её недвижимость, скончался. Его сын, вступивший в права наследования, дом продал. К дочери Наталья поехать не могла.
"К дочери — нет. Она бы меня пустила, но я сама не пойду — там муж, дети, свекровь, куда ещё я? Других родственников нет. Есть только двоюродный брат. И сестра в Самаре. В общем, идти некуда", — констатирует она.
Никто из бывших заключённых не хочет назад, но так получается
Единственным местом, куда Наталья смогла прийти после выхода из колонии, стал кризисный центр общественного фонда "Реванш".
Центр — это обычный частный дом на окраине города, где сейчас проживают 11 женщин. Он единственный в Алматы (а по Казахстану их всего два, второй — в Темиртау), где бывшие заключённые могут пожить после освобождения.
На эту поддержку могут рассчитывать только женщины, хотя мужчинам она тоже нужна.
"К нам часто обращаются мужчины, но мы даже всех нуждающихся женщин не можем принять. Вот только что я отказала девушке с сыном. Потому что нет мест".
По выходе из колонии любой заключённый должен пройти целый ряд бюрократических процедур, чтобы вернуться к полноценной жизни гражданина Казахстана. Но на практике у них часто нет условий для того, чтобы всё это сделать.
Например, без регистрации невозможно получить государственную медицинскую помощь, встать на учёт по безработице и так далее.
В фонде "Реванш" можно прописаться, чтобы оформить все документы, а потом попытаться найти работу и жильё. В среднем женщины живут здесь шесть месяцев.
Наша собеседница Наталья понимает, что она здесь не навсегда, но пока толком не знает, как жить дальше. Сейчас вместе со своей напарницей она занимается ремонтом квартир.
В месяц удаётся заработать 150-175 тысяч тенге, но заработок нестабильный, а работа — неофициальная.
С официальной работой, как и с пропиской, у бывших заключённых большая беда. Никто не хочет с ними связываться. Приходится искать временные подработки, с которыми трудно позволить себе снимать жильё и планировать свою жизнь. Никто из бывших заключённых не хочет назад, но иногда приходится.
В кризисном центре "Реванш". Фото: ©️ Tengrinews.kz
Ещё в 2014 году международная организация Penal Reform International (PRI), которая занимается вопросами заключённых по всему миру, в том числе и в Казахстане, называла главные сложности бывших заключённых женщин:
- невозможность найти работу;
- невозможность получить медицинское обслуживание;
- невозможность смягчить свои социальные условия;
- стигма и дискриминация.
По мнению авторов исследования PRI, из-за этих проблем большинство женщин совершают повторные преступления и 49,8 процента из них возвращаются в тюрьму после освобождения.
При этом, по данным Комитета правовой статистики и специальных учётов Генеральной прокуратуры Казахстана, в период с января по август 2025 года было зафиксировано чуть более 12,5 тысячи уголовных преступлений, совершённых ранее осуждёнными казахстанцами. Для сравнения: в этот же период 2024 года их количество составляло 13,3 тысячи случаев, в 2022-м — 11,9 тысячи. Разбивки по гендеру в этой статистике нет.
Однако есть другая статистика: общее количество преступлений, совершённых женщинами в эти периоды, колеблется от 36 до 43 тысяч случаев.
Все хотят помогать детям и животным, но не бывшим заключённым
Глава фонда "Реванш" Елена Билоконь говорит, что ей работать с женщинами – бывшими заключёнными несложно, а вот находить деньги на то, чтобы их поддерживать, очень трудно.
"Все хотят помогать только детям и животным, а бывшим заключённым, тем более женщинам, никто не хочет помогать", — рассуждает она.
Проект, благодаря которому Наталья и другие женщины смогли хотя бы на время найти себе крышу над головой, называется "Жана Омир". Его цель — ресоциализация женщин. Главный спонсор — государство — Управление занятости и социальных программ Алматы. Когда-то "Реванш" поддерживал и фонд Элтона Джона, и другие международные организации, но зарубежной помощи давно уже нет.
В кризисном центре "Реванш". Фото: ©️ Tengrinews.kz
"Реванш" получает государственное финансирование через ежегодные конкурсы управления здравоохранения. По словам Билоконь, каждый год приходится заново подавать заявки, и это сильно осложняет планирование, потому что деньги поступают ближе к весне, когда уже накапливаются долги, например, за аренду.
Иногда конкурсы выигрывают другие организации, и приходится подавать протесты. Словом, начало каждого года для Билоконь — самая горячая пора, когда она месяцами обивает пороги государственных учреждений в попытке найти средства, чтобы сохранить свой кризисный центр.
"Чиновники знают, чем мы занимаемся, мы им не раз доказывали, что этот центр нужен городу. Иногда к нам поступают люди, которым фонд посоветовали сами чиновники. Они знают, что в конкурсы попадают конторы, которые никогда этими вопросами не занимались, но по закону не имеют права им отказать. И приходится опять писать, протестовать, и основная работа откладывается. В результате в конце января надо было отдать аренду за дом, а проект начался только 18 февраля. И полмесяца нам приходилось попрошайничать", — делится Билоконь.
При этом в Казахстане работает целый институт пробации, который предназначен для реинтеграции осуждённых в общество. Однако на практике каждый день Билоконь звонят бывшие заключённые, которые хотят попасть к ней в кризисный центр, но мест для всех желающих в фонде нет.
С начала года 204 женщины смогли получить здесь юридические услуги, а жильём были обеспечены 64 женщины и 12 детей.
При этом в начале 2025-го сообщалось, что в Казахстане отбывают наказание всего около 6,5 тысячи женщин.
"Соседи узнавали, кто мы, и начинали травить"
Со стороны государства бывшим заключённым предлагаются ещё услуги центров ресоциализации лиц, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. В описании их деятельности говорится, что они предоставляют бытовые, медицинские, психологические, правовые, экономические, трудовые и культурные услуги. Жить в этих центрах можно до одного года.
Но сами бывшие заключённые между собой называют их "бомжатниками" и наотрез отказываются туда идти.
"Ну там бомжи! Там невозможно жить, запах. Там вообще другие правила. Это совсем уже никуда не годится, никто туда никогда не пойдёт", — эмоционально рассказывают нам женщины, с которыми мы познакомились в "Реванше".
А своим нынешним новым домом жительницы кризисного центра "Реванш" довольны. "Новый дом" — это ещё и в том смысле, что они сюда переехали буквально пару недель назад. Навели идеальный порядок, так что в каждой комнате тут чисто и уютно.
Вообще, найти недвижимость, где одновременно будут проживать как минимум 10 женщин – бывших заключённых, куда будут периодически будут заглядывать сотрудники полиции, — задача не из лёгких. Билоконь говорит, что иногда ищет жильё месяцами:
"Были случаи, когда мы уже заселялись, но соседи узнавали, кто мы, и начинали травлю, настраивали хозяев, и нам приходилось переезжать".
Двухэтажный дом, в котором они живут сейчас, рассчитан на двух хозяев. "Реванш" занимает одну половину, вторая — сейчас сдаётся.
Пока мы общаемся с женщинами во дворе, в воротах показываются трое высоких бородатых мужчин. Они пришли узнать насчёт аренды. Одна из жительниц — Светлана - живо вызывается показать им половину, которая ждёт арендаторов. Мужчины доходят буквально до середины двора, с любопытством оглядывают постоялиц кризисного центра и вдруг резко разворачиваются и ретируются.
"Да и слава богу", — кидает им вслед Светлана, которая собиралась провести экскурсию.
"Я не считаю нужным напрягать своих родственников"
Напарница Натальи, о которой мы уже рассказывали, Алёна, освободилась из той же колонии в Илийском районе несколько месяцев назад. Алёне 40 лет, она высокая, худощавая, у неё красивый профиль и живое лицо. В колонии она была сантехником и сварщиком.
"Мы как-то пришли в санчасть, — вспоминает она свою работу во время заключения, — а там мужики полдня возились с раковиной на первом этаже. Нас попросили на втором этаже сделать. Мы всё сделали за полтора часа. Уходим такие, а они: "В смысле, вы пошли?" Ну мы закончили, вот и пошли".
Она говорит, что дело своё очень любит и ценит самостоятельность.
"Больной ты, здоровый, тебе не нравится — можешь уволиться. Ну а как уволиться, если, допустим, я не "греюсь" (гревом на тюремном жаргоне называют помощь родных и друзей в виде продуктов, сигарет, одежды и другого необходимого — прим. редакции), да? Я не считаю нужным напрягать своих родственников. Почему они должны меня содержать, когда это был мой косяк? Правильно? Почему они должны высылать мне еду, что-то ещё необходимое, когда я в состоянии сама, у меня руки-ноги есть, я взрослая баба, взрослый человек", — рассуждает она.
Мы уточняем, правда ли, что женские колонии с воли в целом поддерживают меньше, чем мужские. Алёна соглашается и описывает, как там:
"Ясное дело: у баб-то жён нет! Если к ним и ходят мужья, то они всё свидание и будут готовить. Я как-то была в КДС (комната для свиданий — прим. редакции), делала там ремонт — и сама видела: он к ней пришёл, а она ему давай готовить, чтобы домашнюю еду, бедный, поел".
Она делится, что сейчас не поднимает тяжести во время ремонтов, которыми занимается вместе с Натальей. Ещё в колонии у неё обнаружили рак прямой кишки и сделали операцию по её удалению:
"И поставили калоприемник, но я не расстраиваюсь, я с "малышом" быстро подружилась. И с ним можно работать, я занимаюсь своим любимым делом. Нет, то бишь тяжести я уже не таскаю, но как бы шпатель с раствором — это не тяжело, покомандовать могу, куда чего надо".
В кризисном центре "Реванш". Фото: ©️ Tengrinews.kz
То, что Алёне сделали операцию, а потом и лучевую терапию, когда она была ещё в заключении, — большая и редкая удача. Добиться всего этого ей удалось собственным упорством и благодаря помощи активистов, которые посещали колонию № 10, где она сидела.
А освободиться по состоянию здоровья почти невозможно, говорят они. Сама Алёна даже не пыталась. Отмечает, что с её статьёй (незаконное хранение огнестрельного оружия) о сокращении срока можно даже не мечтать.
"Вообще, в учреждении № 10 актируют (освобождают от наказания в связи с болезнью — прим. редакции) только тех людей, которым осталось два понедельника. Они тянут прямо до последнего. Самое большее, сколько у нас кто прожил после освобождения? Раскина, по-моему, да? Восемь дней прожила — её актировали. Или вот Марина, у неё сегодня (5 сентября — прим. редакции) похороны. Она второго сентября освободилась. Очень много там таких", — объясняет Алёна.
Как и всем остальным жительницам кризисного центра "Реванш", ей толком некуда идти. Есть родственники, к которым Алёна не хочет обращаться, потому что не готова вступать с ними в конфликты, а конфликты, она уверена, будут. Своего дома нет.
На очередном приёме врача у неё выявили новые образования, теперь уже в лёгких. Алёна намерена лечиться дальше и, чтобы не думать о плохом, постоянно работает.
"Все строят планы: выйду, выдохну и никогда сюда не вернусь"
В Казахстане были и другие организации, которые занимались самыми уязвимыми слоями населения в Казахстане. Примечательно, что в начале этого года, когда Дональд Трамп остановил финансирование социальных проектов по всему миру, они и свернули свою деятельность.
Оказалось, что в основном именно помощь международных организаций позволяла поддерживать тех, кто больше никому не нужен.
Например, такой же кризисный центр, как в Алматы, работал и в Талдыкоргане — при общественном объединении "Амелия". Эта организация много лет специализируется на проблемах людей, живущих с ВИЧ, секс-работниц, потребителей психоактивных веществ, а также тех, кто находится в местах лишения свободы или освободился из них.
Словом, со всеми теми категориями, на которые особенно трудно найти финансирование.
"Что касается поддержки женщин, находящихся в местах лишения свободы, или бывших заключённых, сейчас наша организация не может в полноценной мере оказывать какие-либо услуги, потому что совсем нет финансирования. Мы, конечно, на волонтёрских началах помогаем организовывать какие-нибудь медицинские, социальные услуги, но это очень ограниченный перечень".
Она объясняет, что государственных социальных заказов на поддержку бывших заключённых в Жетысуской области, где работает "Амелия", нет. Но бывшие заключённые есть.
Поэтому активисты на волонтёрских началах продолжают сотрудничать с департаментом внутренних дел.
"Ну, в первую очередь у нас налажено взаимодействие с пробационным контролем (государственная система надзора и сопровождения осуждённых, направленная на их ресоциализацию — прим. редакции), и мы сразу получаем списки всех людей, которые готовятся к освобождению. Этих людей направляют к нам на программу ресоциализации. В неё входит частичная социальная поддержка: восстановление документов, прикрепление к поликлинике. Медицинская часть включает диагностику ВИЧ-инфекции, туберкулеза, гепатитов и последующее лечение. А также предусмотрена психологическая помощь — поддержка не только самому человеку, но и его родным и близким", — перечисляет Жолнерова.
Она говорит, что из-за отсутствия отдельных программ поддержки бывших заключённых всю работу они сейчас выполняют так: включают реципиентов в другие существующие проекты для уязвимых категорий и как могут закрывают их потребности.
Во времена, когда "Амелия" получала финансирование от различных доноров, они начинали работать с заключёнными ещё за три месяца до их освобождения. Активисты приходили прямо в колонии и готовили людей к выходу на свободу. Вместе с психологом и инспектором по трудово-бытовому устройству решались вопросы: куда человек пойдёт после освобождения, есть ли у него родственники. Помогали даже наладить связь с семьёй, если она оставалась.
"Женщин после освобождения, которым некуда было идти, мы сами забирали прямо из женской колонии и привозили в центр, где они могли месяц пожить. Там можно было переночевать, помыться, поесть и получить разные услуги — психологические, медицинские, социальные, юридические. Пока они жили этот месяц, при кризисном центре работал швейный цех. Женщины шили постельное бельё, и это было небольшое социальное предпринимательство, способ хоть какой-то самоокупаемости центра", — рассказывает Жолнерова.
Кроме кризисного центра, у организации были и другие программы поддержки женщин в местах лишения свободы.
Например, они проводили акции с дружественными врачами: медики приезжали прямо в колонию и комплексно обследовали заключённых.
Плюс выдавали гуманитарные пакеты для женщин, живущих с ВИЧ, было дополнительное питание и небольшое обеспечение детского городка на базе женской колонии. Больше всего этого нет.
"У нас в принципе теперь нет таких программ или проектов, чтобы человек, выходя из мест лишения свободы, мог получить комплексную поддержку. Всё, что он получает, — это обязанность приходить на пробацию и отмечаться каждый день: вот он я, живой-здоровый, не пью, не употребляю, нахожусь дома. Плюс сотрудники МВД или участковый могут проверять его ежедневно, чтобы он после десяти вечера не выходил из дома и находился по месту жительства. При пробационном контроле, в зависимости от города, где-то есть свои психологи, которые работают с ребятами, а где-то их нет", — объясняет активистка.
В кризисном центре "Реванш". Фото: ©️ Tengrinews.kz
Жолнерова говорит, что сложнее всего приходится тем заключённым, которые провели в заключении больше пяти лет.
Она описывает типичную ситуацию, которая происходит с людьми, освободившимися из мест лишения свободы:
"Они, конечно, сначала все строят планы: вот сейчас выйду, выдохну и больше сюда никогда не вернусь. Но потом выходят и теряются: изменились названия улиц, поменялись социальные службы и нужно общаться с таким большим количеством разных людей. Человек живёт годами в режиме: утром тебе дали кашу и хлеб, в обед и вечером накормили. А здесь ты должен это где-то взять сам. И сразу ты этого сам сделать никак не сможешь. Либо о тебе позаботятся родственники, либо кто-то придёт на помощь. А если ни того, ни другого, то ты в конце концов начинаешь снова промышлять воровством, мошенничеством, чтобы как-то заполучить просто элементарные продукты питания, где-то переночевать и так далее. И потом все удивляются: да как так возможно, что люди возвращаются к тем же деяниям, за которые только что отсидели. А им нужно было просто пожить где-то хотя бы месяц спокойно, чтобы понять за это время, куда идти дальше и с чего начинать".
В апреле 2025 года Tengrinews.kz опубликовал материал о том, сколько государство тратит на содержание заключённых в Казахстане. Несмотря на аскетичные условия их быта за решёткой, суммы внушительные: на одного заключённого в сутки приходится почти 10 тысяч тенге — больше, чем могут позволить себе многие обычные жители страны. Увы, высокие расходы на содержание колоний — общемировая практика.
И если они эффективные, то можно за их счёт сократить тюремное население. Так происходит во многих странах мира. Например, исследование крупного независимого американского исследовательского центра (Research ANd Development — RAND) показало, что участие в образовательных курсах снижает риск рецидива преступлений на 43 процента.
В Казахстане качественных исследований на эту тему пока нет, но международный опыт позволяет предположить, что такой же результат могли бы показать "Реванш", "Амелия" или другие организации, которые занимаются этой категорией граждан.
Читайте также:
Шанс на исправление. Кто следит за казахстанцами, которые оступились
"Мест как раз не хватает": почему в ЗКО больше 10 лет не могут достроить СИЗО
