ПОДЕЛИТЬСЯ
Очень печально, что человек забывает о страшных трагедиях прошлого. Что мы, дети нового поколения, предаем забвению те ужасы, через которые пришлось пройти нашим дедам и прадедам и миллионам невинных людей. Что не каждый из нас рассказывает своим детям о Второй мировой войне, с окончания которой не прошло и ста лет. TengriMIX призывает всех не только бережно хранить воспоминания предков о том времени, но и пытаться в полной мере понять, что в те годы была не просто какая-то далекая война, а был настоящий ад.
Очень печально, что человек забывает о страшных трагедиях прошлого. Что мы, дети нового поколения, предаем забвению те ужасы, через которые пришлось пройти нашим дедам и прадедам и миллионам невинных людей. Что не каждый из нас рассказывает своим детям о Второй мировой войне, с окончания которой не прошло и ста лет. TengriMIX призывает всех не только бережно хранить воспоминания предков о том времени, но и пытаться в полной мере понять, что в те годы была не просто какая-то далекая война, а был настоящий ад.
Так, например, нацисты использовали тысячи детей в качестве расходного материала. В сегодняшней статье рассказываем вам о лагере, в котором за три года, по некоторым данным, было выкачано более 3,5 тысячи литров детской крови.
Саласпилс. Так называется концентрационный лагерь фашистов, созданный на территории оккупированной Латвии в 1941 году. Он не так часто у нас на слуху, как Освенцим, Бухенвальд или Дахау, но вещи, которые там творились, не менее страшные.
Сюда помещали латвийских евреев, а позже крестьян, женщин и детей из поселков Белоруссии, Псковской, Ленинградской и других оккупированных областей Советского Союза. В основном детей. Нацисты использовали их в своих медицинских экспериментах и как источники крови для нужд немецких госпиталей. Нередко малыши становились "полными донорами", то есть кровь у них брали до тех пор, пока они не умирали. Трупы уничтожали в печах крематориев или сбрасывали в утилизационные ямы. В одной из них немецкая женщина случайно нашла еле дышащую белорусскую девочку Зину Казакевич. После очередного забора крови она потеряла сознание, и ее сочли умершей. Проснулась она уже в доме сердобольной немки: фрау проходила мимо утилизационной ямы, заметила шевеление, вытащила девочку и выходила ее.
Но таких историй, когда детки там по воле случая попадали в руки хороших людей, немного. Одна узница концлагеря Нина Манцулевич прошла через тот ад почти вплоть до окончания войны. Через много лет она поделилась своими воспоминаниями:
"Когда началась война, мне было шесть лет. Мы очень быстро повзрослели. Перед моими глазами - несколько мотоциклов, автоматчики. Стало страшно, и мы сразу забежали к маме в избу. Мы попытались бежать от полицейской облавы, мама спрятала нас в овощную яму. Ночью мы ушли. Долго бродили по пшеничному полю в надежде найти хоть кого-нибудь знакомого. Ведь никто не думал, что война будет такой долгой. А в лесу нас нашли фашисты. Они набросились на нас с собаками, толкали автоматами, вывели нас на дорогу и привели на железнодорожную станцию. Жара. Есть хочется. Пить хочется. Все уставшие. К вечеру пришел состав, и нас всех затолкали в вагон. Никакого туалета. Только в правой стороне вагона была вырезана какая-то маленькая дырка.
Ехали мы бесконечно долго. Так мне казалось. Состав все время останавливался. Наконец нам скомандовали выходить. Оказались в лагере города Даугавпилс. Затолкали нас в камеры. Откуда время от времени выхватывали и приводили обратно избитых, израненных, измученных насилием 17-летних девочек. Бросали их на пол и никому не разрешали подходить.
Там у нас умерла младшая сестренка Тоня. Не помню точно, сколько прошло времени - месяц, неделя. Через какое-то время нас опять вывели во двор тюрьмы и затолкали в машины.
Нас привезли в лагерь Саласпилс. Гитлеровцы неофициально называли его "фабрикой крови". Официально - воспитательно-трудовой. Так окрестили его фашисты в своих документах. Но о каком воспитании труда у детей можно вести речь, когда там были дети трехлетнего и даже грудничкового возраста!
На шею нам надели жетоны, с этой минуты мы перестали иметь право называть свои имена. Только номер. Мы недолго пробыли в бараке. Нас построили на площади. По биркам определили и забрали моих двух сестер, их забрали и увезли. Через какое-то время снова нас построили на площади и по номеркам снова забрали мою маму. Остались мы одни. Когда забирали мою маму, она идти уже не могла. Ее вели под руки. А потом взяли за руки и ноги, разболтали и бросили в кузов. Также поступили и с другими.
Выпускали нас на улицу погулять. Конечно, хотелось плакать и кричать. Но нам этого не разрешали делать. Мы еще держались тем, что знали: за нашими бараками есть бараки, где военнопленные, наши солдаты. Мы тихонечко к ним спинами станем, а они нам тихо говорили: "Ребята, ведь вы советские дети, потерпите немного, носы не вешайте. Не думайте, что мы здесь брошены. Нас скоро освободят. Верьте в нашу победу". Мы себе записали в сердце, что нам плакать и стонать нельзя.
А самое страшное было, когда фашисты заходили в бараки и раскладывали на столах свои белые инструменты. И каждого из нас клали на стол, мы добровольно протягивали руку. А тех, кто пытался сопротивляться, привязывали. Бесполезно было кричать. Так они брали кровь от детей для немецких солдат. От 500 граммов и больше. Если ребенок не мог дойти, его несли и забирали всю кровь уже беспощадно и сразу выносили его за дверь. Скорее всего, его бросали в яму или в крематорий. День и ночь шел вонючий черный дым. Так жгли трупы. После войны были мы там с экскурсиями, до сих пор кажется, что земля стонет.
По утрам заходила надзирательница-латышка, высокая блондинка в пилотке, в длинных сапогах, с плеткой. Она кричала на латышском языке: "Что ты хочешь? Черного или белого хлеба?" Если ребенок говорил, что он хочет белого хлеба, его стягивали с нар - надзирательница избивала его этой плеткой до потери сознания.
Потом нас привезли в Юрмалу. Там было немножко легче. Хоть были кровати. Еда была практически такая же. Нас приводили в столовую. Мы стояли по стойке "смирно". Не имели права сесть до тех пор, пока не прочитаем молитву "Отче наш", пока мы не пожелаем здоровья Гитлеру и его быстрой победе. Частенько нам попадало. У каждого ребенка были язвы, почешешь - кровь идет. Иногда мальчишкам удавалось добыть соли. Они нам давали ее, и мы двумя пальчиками, осторожненько сжимали эти драгоценные белые зернышки и этой солью начинали растирать эту болячку. Не пикнешь, не застонешь. Вдруг воспитательница близко. Это же ЧП будет - где взяли соль. Начнется расследование. Изобьют, убьют.
А в 1944 году нас освободили. 3 июля. Этот день я помню. Нам воспитательница - она была самая хорошая, разговаривала на русском языке - сказала: "Собирайся и бегом к дверям, на цыпочках, чтобы никакого шороха не было". Она увела нас ночью в темноте в бомбоубежище. А когда нас выпустили из бомбоубежища, все кричали "Ура". И мы увидели наших солдат. Нас начали учить писать букву "а" на газете. Потом нас перевели в другой детский дом. Нам дали огород с грядками. Тут уж мы стали жить по-человечьи. Нас стали фотографировать, узнавать, где кто родился. А я ничего не помнила. Только название - деревня Королева.
Однажды мы услышали, что Германия капитулировала. Нас солдаты поднимали под мышки и бросали вверх, как мячики. Они и мы плакали, этот день нам, очень многим, дал жизнь. Нам дали бумаги: мы были отнесены к первой категории пострадавших. А в скобочках было указано - "медицинские опыты". Что делали нам немецкие врачи, мы не знаем. Может быть, какие-то лекарства вводили - не знаю. Знаю только то, что я пока живая. Врачи наши удивляются, как я живу при полном отсутствии щитовидной железы. У меня она пропала.
А узнать, где я родилась точно, не могла. Двух девочек, которых я знала, забрали из детского дома. Я сидела и плакала. Мать девочек долго смотрела на меня и вспомнила, что она знала моих родителей. Она и написала на маленьком клочке мой адрес. Я кулаками, ногами стучала в дверь воспитательницы и кричала: "Посмотрите, где я родилась". Через две недели пришел ответ - нет никого в живых. Горе и слезы... А потом мама нашлась. Оказывается, ее угнали в Германию. Мою встречу с мамой помню во всех мелочах.
Как-то выглянула в окошко. Вижу, идет женщина загорелая. Я кричу: "К кому-то мама приехала. Сегодня заберут". Но меня почему-то всю затрясло. Открывается дверь в нашу комнату, заходит сын нашей воспитательницы и говорит: "Нина, иди, там тебе платье шьют". Я захожу и вижу около стенки, около двери, на маленькой табуретке сидит женщина. Я прошла мимо. Иду к воспитательнице, которая стоит посреди комнаты, подошла к ней, прижалась. А она спрашивает: "Ты узнаешь вот эту женщину?" Я отвечаю: "Нет". "Ниночка, доченька, я твоя мама", - не вытерпела мама. А у меня ноги отказали, как ватные стали, деревянные. Они меня не слушают, не могу двинуться. Я к воспитательнице жмусь, жмусь, никак не могу поверить в свое счастье. "Ниночка, доченька, иди ко мне", - снова зовет мама. Тогда воспитательница подвела меня к маме, посадила рядышком. Мама обнимает, целует меня, расспрашивает. Я ей назвала имена братьев и сестер, соседей, что жили рядом с нами. Так мы окончательно убедились в своем родстве.
Из детского дома мама меня забрала, и мы поехали на свою родину, в Белоруссию. Там творилось страшное. На окраине нашей деревни был ток. Там молотили зерно. Выяснилось, что фашисты собрали всех жителей, которые остались и не сбежали. Люди ведь думали, что война продлится недолго, пережили же они Финскую и Первую мировую, ничего с ними не сделали. Только не знали они, что гитлеровцы совсем другие. Они всех жителей согнали в ток, облили бензином. А тех, кто остался в живых, из огнеметов сжигали заживо. Некоторых расстреляли на площади, заставив людей загодя выкопать яму. У моего родного дяди погибла так вся его семья: жена и четверо детей были заживо сожжены в его доме. А мы остались жить. У меня есть внучки. И я хотела бы всем пожелать счастья и здоровья, а еще - научитесь любить свою Родину. Как следует".
Еще одна узница лагеря, Фаина Аугостане, вспоминала: "Кровь начали брать у детей, когда нас всех распределили по баракам. Это было страшно, когда идешь в тумане и не знаешь, вернешься ли обратно. Видела девочку, которая лежала на проходе, у нее был вырезан лоскут кожи на ноге. Окровавленная, она стонала... У детей брали кровь, они помирали и их укладывали штабелями. У меня пропал младший брат. Я видела, что он еще ползал, а потом на втором этаже его привязали к столику. Головка у него висела набок. Я позвала его: "Гена, Гена". А потом он исчез с этого места. Его бросили как полено в могилу, которая была доверху набита мертвыми детьми".
По результатам расследования Чрезвычайной государственной комиссии СССР, проведенного в мае 1945 года, только на пятой части территории лагеря смерти были найдены 54 могилы и 632 трупа ребенка в возрасте от пяти до десяти лет предположительно. Тела располагались слоями. В желудочках у всех без исключения советские медики обнаружили еловые шишки и кору, были видны следы страшного голодания. У некоторых детей нашли следы от инъекций мышьяка. В ходе раскопок была обнаружена страшная картина, которая позже потрясла не одно поколение (сохранился снимок) и была названа "Саласпилсской мадонной": заживо погребенная мать, прижимающая к груди ребенка. Комиссия установила, что здесь было замучено около семи тысяч детей, а всего погибло около 100 тысяч человек.
Помните о той страшной войне и ее жертвах!
По материалам: серия архивных документов "Латвия под игом нацизма", ukraina.ru, topwar.ru
Подготовила: Нурлыайым Нурсаин
Им было интересно, как взрослые душат детей - воспоминания алматинской узницы фашистского концлагеря
Рабство, голод, побои. Через что прошла 10-летняя узница концлагеря
