"А еще на войне была любовь". Размышления военврача из Алма-Аты о смерти и жизни

"Победу мы выиграли ранеными" - эти слова маршала и дважды Героя Советского Союза Константина Рокоссовского означают, что в Великой Отечественной войне победили солдаты, спасенные и излеченные врачами, медсестрами, санитарами. Воспоминаниями о своем двоюродном ата - военном враче с редакцией поделился читатель TengriMIX Нурлан Хамиев (Хэм). 

"Не любил он этих публичных мероприятий. Одно дело, если торжество касалось какого-нибудь очередного государственного праздника с его идейно-содержательным "винегретом", то тогда, конечно, можно было и поприсутствовать, послушать выступающих и похлопать в ладоши. А вот сегодняшний сбор - это уж слишком! Ну на самом деле, зачем ему - заслуженному врачу республики, военному хирургу - сидеть тут, в президиуме, и выслушивать восторженные речи, похвалы по случаю его 80-летнего юбилея? Он что, именитый артист какой или крупный партийный деятель? Тем более все, кто в зале, - это его бывшие и настоящие ученики, коллеги - прекрасно знали его биографию, и многие ассистировали на его операциях. Нет же, сам министр здравоохранения республики, тоже один из его учеников, позвонил и стал убеждать, что, мол, таких как Вы, Нуреке, надо беречь, ценить, и пусть молодое поколение знает своих истинных героев! Увлекся министр. Истинные герои – это те, кто в атаку шел, на танки с гранатой, на амбразуру грудью, целину поднимал, пахал и сеял, строил ГРЭС, вот кого надо помнить, и беречь тех, кто остался жив! Это они на деле защищали и восстанавливали страну! А он простой военврач. Его война - это война с последствиями войны, с ее жуткой "продукцией". Он эту войну прочувствовал через стоны и крики раненых, через развороченную человеческую плоть, перебитые руки, ноги и нескончаемые многочасовые операции. Сколько их было - не перечесть!

Война злилась и ухмылялась, жадно потирала руки в предвкушении новых жертв, изобретая новое оружие, новые способы уничтожения человека человеком же, а его оружием был простой скальпель. И он понимал: пока он в строю, он не даст войне выполнить свое главное предназначение – отнимать жизнь. Он будет ее возвращать. Да, смерть была рядом. Она, склонившись над операционным столом, вглядывалась в лица солдат, вглядывалась в него самого и ухмылялась. Кто кого? А он стоял на своем: "Если ты его не убила там, на поле сражения, то здесь я его тем более тебе не отдам!" И она, смерть, отступала, удивляясь человеческой стойкости, упорству и презрению к ней! Его победа - это спасенные жизни! И это противостояние длится до сих пор.

Однажды лет 20 назад привезли к нему безногого полковника. Старые раны дали о себе знать. Встал вопрос, стоит ли делать операцию, чтобы удалить застрявший осколок в груди. Риски были большие. Полковник не жаловался и не просил второго шанса на пребывание под солнцем, как он сам выразился, но запомнился тот странный разговор, нет, не разговор даже, а слова, обращенные к самому себе. Такое часто бывает с пациентами перед сложной операцией - размышления, приобретающие форму исповеди. В таких случаях, выходит, врач тот же духовник. Но исповедь подразумевает раскаяние. А имеет ли право врач принимать раскаяния? Наверное, имеет. Если врач наделен правом и долгом продлевать жизнь человеку, чтобы тот осознал наконец, как он жил до того и как он будет жить после, то и исповедаться перед ним необходимо.

"Профессор, а вы не задумывались над тем, почему человек сам приглашает смерть провести отбор на тех, кому можно жить, и на тех, кому нельзя. Войну-то объявляем мы, люди, а не смерть. Она-то здесь при чем? Ее-то за что ненавидят? И ненавидят ли? Может, смерть и есть избавление от мук и страданий человека? А вы мешаете ей! Я скажу больше: взгляд умирающего и взгляд выжившего одинаково благодарен. Разница только в том, что в глазах, смотрящих на врача, - надежда. А в глазах, смотрящих смерти, - мольба. На поле битвы спокойнее принимаешь смерть. Мгновение - и нет тебя. А в госпитале ты ее ждешь. Вот это страшно. А знаете, профессор, что помогло мне выжить в той войне? Вы как фронтовик поймете меня. Любовь. Любовь к женщине. Создал себе образ и воевал за нее. Вот и выжил. А после войны встретил ту, которую защищал. Вы верите такому? И умереть теперь не боюсь. Уважал жизнь - уважу и смерть". Тот полковник умер через пять лет после операции. Сыновья его звонили и просили передать, что эти пять отвоеванных у смерти лет были в жизни полковника самыми счастливыми.

Он оглядел зал. Как много молодых и красивых людей. Хотя молодость она всегда привлекательна. Вот и его Зоя, когда они познакомились было ей 20 лет. Так и прошли всю войну. Он военный хирург, она медсестра. Вот, кто рядом с ним должен был сидеть в президиуме! И еще тот полковник! Как же их не хватает сегодня! 15 лет прошло, как ушла его Зоя, Зоя Павловна Мельникова. Женщина, которая дала ему веру и надежду! Настоящая боевая подруга! Безо всяких на то аллегорических смыслов. Боевая подруга, и все тут. Не мог он ее оставить одну после всего того, что они пережили, вытерпели вдвоем. Да что тут говорить!
Война - это прежде всего испытание на подлость. Все это было, есть и будет, пока жив человек и пока он будет находиться в пограничных ситуациях между жизнью и смертью. Немногим дано жертвовать жизнью, карьерой, благополучием во имя высокой нравственности. А уж потом мужество, героизм, преданность идеалам. Всякое бывало. И его благородством пользовались вышестоящие врачебные чины, перекидывая тяжелобольных и порой неоперабельных раненых ему, 30-летнему хирургу, а после удачно проведенных операций получавших награды, звания и преференции, сознательно оставляя его в стороне. Да и не думал он тогда о наградах. Победить, защитить, спасти! Дома оставались его жена Нурзига, сын и дочь, племянники - дети двух его старших братьев, самого старшего Мухамедьяра репрессировали по гнусному доносу в 37-м, другой брат Макаш пропал без вести еще в начале войны. Вот их детей и надо было поднимать - таков был наказ матери.

"Люди лживы, мы будем нужны всегда". Как сотрудник НКВД не поверил в проклятие Дамеш

В общем, мысли и переживания были самые обыденные, житейские. Вот эта обыденность и заставляла многих людей воспринимать войну, как явление временное, не оставлявшее ни капли сомнения в том, что тот, кто развязал войну, будет повержен, наказан и проклят на века. Так что дома ждали дела поважнее, чем война. Этим и жил. Этим жили все. А еще на войне была любовь. Нельзя без любви. Так уж устроен человек. Вот и полковник говорил о любви. Она и помогла победить.

В апреле 1945 года в Кенигсберге он получил уведомление о демобилизации и возвращении в Алма-Ату. Война подходила к концу. С фронтов понемногу отзывали инженеров, педагогов, врачей. В их число попал и он. Надо было восстанавливать учебный процесс в мединституте, набирать студентов, обучать их и воспитывать. Начинался новый этап в его судьбе и страны. Казалось бы, вот оно счастье, жив-невредим, орден Красной Звезды и орден Великой Отечественной войны, господи, живи и радуйся. А дома дети, племянники, друзья. Но как же Зоя? Как она без него? Как он без нее? А отправляли Зою на Дальний Восток - завершалась военная кампания с Японией. Это прибавило еще больше волнений за любимого человека. Но долг есть долг. Приказали - выполняй! Тут уж не до сантиментов! Но жизнь такая интересная и непредсказуемая штука. Она развернула все события совершенно чудным образом! Пока Зоя ехала в санитарном эшелоне на Восток, кончилась война и с японцами. Так что, возвратившись в Ленинград, Зоя увиделась с оставшимися в живых родственниками, показалась сама и уж потом выехала в Алма-Ату.

Получив от Зои телеграмму, он стал готовиться к встрече. Там были свои волнения: смогут ли так же понимать друг друга, как понимали в войну, смогут ли быстро вжиться в мирную жизнь, тоже нелегко это, как переживут первые бытовые трудности, как вообще примут ее, молодую ленинградскую девушку, его близкие и родственники, приживется ли она тут? В общем, вопросов было много.
Нурзига все выслушала спокойно, все поняла и отпустила его. Ни скандалов, ни обид, ни претензий. Удивительные эти женщины! Женская сила характера, ума, настроения - вещи, недоступные нашему пониманию. Там, где, казалось бы, неизбежна катастрофа, всемирный потоп, землетрясение, они каким-то чудным образом сооружали спасительный "ковчег", погружая в него все живое и неживое, недругов и друзей, грешников и праведников, не давая им ни утонуть, ни провалиться в тартарары, ни сгореть, а одной волей своей, взглядом одним предотвращая все возможные и невозможные стихии. Нет, они не из рода человеческого, они из другой неизведанной пока цивилизации. Но очеловечили нас они. А понять их до сих пор не можем. Но то, что жертвенность особая черта в женщинах, - это да. И, конечно же, дети. Две женщины могут понять и помочь друг другу, если они матери.

Так это и произошло в его случае. Нурзига - мать его сына и дочери - тоже врач, была занята на работе, особенно в послевоенные годы врачи были очень востребованы, помимо основной работы, она вела еще научную деятельность. Зоя с годовалой Таней на руках взяла на себя обязанности ухода и за другими детьми. Женщины не встречались, не дружили, но дети стали друг другу родными. Бывало, Зоя брала всех троих с собой на Зеленый базар. Мальчик и девочка держались за подол юбки, Таня - в левой руке, авоська с продуктами - в правой. Так и шла через весь город, обвешанная малолетними детьми и овощами, вызывая у прохожих и недоумение, и жалость, и улыбку. Вместе все и пережили трудные послевоенные годы. Но одно дело свои дети. Они были более-менее устроены, обогреты и накормлены. Были еще и племянники. Их никак нельзя было оставлять без присмотра и опеки. Зейнеп женгей с двумя детьми на руках на севере республики то колхозы новые строит, то целину поднимает, Кокен женгей с тремя детьми тут, в Иссыке, тоже на разных работах крутится. Всех их надо было собрать, дать им образование, достойное воспитание. А иначе нельзя. Он был единственный родной человек, кто мог бы заменить погибших отцов. Надо было многое успеть. И он успевал, делал! Зоя Павловна здорово помогала. Она хорошо знала характер, способности, интересы ребят и в какой-то мере тоже повлияла на выбор специальностей.

Нургали Сулейменов и Зоя Мельникова

Старший сын Есен - доктор технических наук, Раушан - доктор медицинских наук, Танечка - музыкант, преподает в Алматинской консерватории, племянники Сакен - доцент-историк, Бахтияр - доктор медицинских наук, вирусолог, Борис - кандидат сельскохозяйственных наук, племянницы Зауре - работник торговли, Шакен - соцработник. Все при делах, у всех свои семьи, дети, заботы. Главное - живы-здоровы. А в субботу соберется все это огромное семейство, да как засядут за большой дастархан, да и споют за чаем его любимые песни: "Аккум", арию Бекежана из оперы "Кыз-Жибек", "Зауреш". Танечка сядет за пианино и подыграет. Вот только не будет ни Зои, ни Зейнеп, ни Кокен. Зоя и Зейнеп умерли в один год, в 1977, Кокен пережила их на два года и умерла в 1979. Великие были женщины, поколение великих матерей. Да, в субботу молодежь от него будет ждать воспоминаний о семейных традициях, событиях и историях. В такие часы из строгого сосредоточенного врача он превращался в изумительного рассказчика и весельчака. Поэтому дети и племянники всегда ждали повода собраться у него: дня рождения, Новый год, День Победы.

А вот и чествование его юбилея подходит к концу. Сейчас выступит с завершающим словом парторг, и можно будет возвращаться домой. Цветы надо будет раздать женщинам, тем, кто уходит на дежурство, пожать руки и поблагодарить. Домой он всегда ходит пешком. А дом там, наверху, на Весновке. По дороге домой с ним здороваются. Он не знает их. Может, бывшие пациенты благодарные, а может, просто добрые люди. Не все ли равно? Он им тоже в ответ здравствовать желает".