ПОДЕЛИТЬСЯ
Вермахт без особых усилий справился с многочисленными и сильными французской, польской армиями и вооруженными силами других европейских государств. Но не ожидал, что в 1941 - 1945 годах встретит такое яростное сопротивление советских бойцов. Немецкие офицеры сравнивали их с чертями, которые идут на риск, несмотря ни на что, "настоящими цепными псами". Воспоминаниями одного из таких бойцов делится TengriMIX.
Вермахт без особых усилий справился с многочисленными и сильными французской, польской армиями и вооруженными силами других европейских государств. Но не ожидал, что в 1941 - 1945 годах встретит такое яростное сопротивление советских бойцов. Немецкие офицеры сравнивали их с чертями, которые идут на риск, несмотря ни на что, "настоящими цепными псами". Воспоминаниями одного из таких бойцов делится TengriMIX.
Геннадий Исимов родом из Северного Казахстана. На фронт был призван в 1939 году. Дошел до самого Берлина. Был в плену, но чудом остался жив.
"...Под Берлином произошел интересный случай. Пришли к нам ребята, которые стояли на расстоянии примерно с километр, в так называемой курортной местности у устья реки. Они сообщили, что недалеко от озера, в ущелье, находится большая группировка немцев. Враги не хотят сдаваться, и никто ничего не предпринимает для их ликвидации.
Пребывание фашистов в тылу создавало опасность в случае контрнаступления немцев. Нельзя было надеяться и ждать, что они сами сдадутся. Я попросился у замполита Логинова разведать обстановку, взял с другого орудийного расчета восемь человек, и мы отправились на место, где находилась вражеская группа. На пути к озеру нам встретились около десяти наших солдат. Среди них был один человек в гражданской одежде. И действительно, на противоположном берегу озера увидели немецких солдат и офицеров. Они, кто в котелок, кто в ведро, спокойно набирали воду, поили лошадей. Я подошел к лейтенанту и спросил, почему он ничего не предпринимает против немцев. В ответ он пальцем показал в сторону густой чащи леса: "Их там много. Лучше соблюдать осторожность и подождать. Никуда они теперь не денутся".
Смотрю, какой-то немецкий офицер, напоив коня, направился к своим. Я его окликнул. Он прискакал на лошади и по-офицерски поприветствовал. Сказал ему, что сопротивляться теперь бесполезно, не лучше ли сдаться без кровопролития. Тот ответил, что без приказа командования они не могут самостоятельно принять такое решение. Предложил лейтенанту пойти вместе пригнать всех вражеских солдат, поскольку немцы тоже понимали бессмысленность дальнейшего сопротивления.
Но лейтенант, конечно, не согласился. Тогда попросил у этого офицера лошадь и один отправился к немцам. Вышедший мне навстречу немецкий офицер через переводчика сообщил, что в лесу находится их штаб. Что меня заставило так рискнуть, отбросив все опасения?
Наверное, молодость, самоуверенность или же вера в победу. Не думал я о том, что меня могут убить в самом конце войны. Сел на лошадь и поскакал в сторону немецкого штаба, друга Жукова оставил старшим ждать моего прибытия и сам помчался к немцам. Когда стал подъезжать к чаще, услышал перестрелку. Я по глупости из автомата выстрелил короткой очередью вверх и залетел в толпу немецких солдат.
Они оцепенели от удивления, не понимая, что происходит. За чащей не было видно, один ли я или нас много. Потом, поняв, что я один, окружили, а я так и остался верхом на лошади. Их целый батальон, около 250 человек. Подошли ко мне несколько немцев с офицерскими погонами, удивленно смотрели на меня.
И только тогда я осознал всю опасность и глупость ситуации. Покрылся холодным потом. Живым мне отсюда не выбраться. Но в голове мелькнули эпизоды переговоров с немцами под Будапештом, и я тут же вжился в роль парламентера.
Начались переговоры. В основном говорил я, они изредка задавали вопросы. Неожиданно кто-то из них поинтересовался, не комиссар ли я. Вопрос несколько насторожил меня, поскольку к комиссарам фашисты относились как к злейшим врагам. Но мне захотелось выглядеть более важной персоной перед немцами, и я заявил, что я комиссар.
Наступила непродолжительная пауза, но потом разговор был продолжен. Я открыто предложил им сдаться: "Вы прекрасно знаете обстановку на фронте. Война уже закончилась, и Берлин в наших руках. Имеет ли смысл умирать ради фюрера? Если сложите оружие, вам гарантирована жизнь. Вас всех отпустят по домам. Но если будете продолжать сопротивление, то мы будем вынуждены уничтожить вас всех. Но пленных у нас не расстреливают".
Фашисты тогда боялись, что попавших в плен солдат советское правительство отправит в Сибирь, а офицеров расстреляют. Тем не менее немцы стали шутить и смеяться.
Но вдруг толпа расступилась, подошел офицер в форме СС и стал осматривать меня с головы до ног. Потом он чисто по-русски поздоровался. Сурово спросил, кем я являюсь. Я, переборов первоначальный страх, успел освоиться среди немцев. Но от одного каменного выражения лица этого эсэсовца у меня мурашки поползли по спине. Собрался с духом, решил держаться достойно.
Холодные глаза эсэсовца пронизывали насквозь. Но его безупречная русская речь звучала так естественно, что я почувствовал какую-то близость между нами, хотя осознавал, что передо мной стоит враг из самого жестокого подразделения вермахта. Страх все же не удалось побороть, не знал, как начать разговор.
Немецкий офицер первым прервал неловкую паузу: "Разве парламентеры так приходят на переговоры?" Я посмотрел на себя и с досадой заметил свою грубейшую оплошность. Курок автомата был у меня во взведенном положении, на ремне висели два трофейных пистолета, на кителе отсутствовали погоны.
Тогда я спустил курок автомата с боевого взвода, повернул вниз стволом, а пистолеты бросил ему под ноги. Он холодно улыбнулся и попросил меня показать документы. Я понял, что дело принимает нешуточный оборот. Но, не подавая виду и сохраняя спокойствие, насколько это было возможно в моей ситуации, сказал, что пришел на переговоры по доброй воле и для этого документы не требуются.
Лицо эсэсовского офицера стало еще суровее, он предложил мне следовать за ним в немецкий штаб. Я категорически отказался идти в штаб, сославшись на то, что время истекает и меня ждут мои товарищи с результатом переговоров.
Хотя я и старался оттянуть время разговорами, но не был уверен, что мне это удастся. Немецкий офицер мог бы меня, безоружного, доставить в штаб под дулом автомата. В этот момент, можно сказать, произошло чудо. Откуда ни возьмись прискакал мой верный друг Жуков. Ничего не подозревая, он кричал издалека, что нас срочно вызывают в часть. Это придало мне силы. Показывая на часы, дал эсэсовскому офицеру понять, что время, отведенное на переговоры, вышло и мне пора возвращаться назад.
Но они не собирались меня отпускать. Взяли лошадь под уздцы - ни сдвинуться, ни повернуться. К моему счастью, неожиданно над лесом появилась эскадрилья самолетов. Они летели очень низко. Немцев охватила паника. Наши самолеты стали заходить на пикирование, немцы бросили меня и побежали в лес. Тут уж им было не до меня. В это время прибежал какой-то немец, крикнул что-то тем, кто держал за повод лошадь, и вывел меня из колонны. И так я смог спастись от возможной смерти.
Я и Жуков галопом умчались подальше от вражеского стана. Мой ангел-хранитель вновь спас меня. А немцы, которые находились в лесу, прекратили сопротивление, сложили оружие и сдались соседней части.
Позже я встретил того лейтенанта и рассказал ему всю историю с пленением немецких солдат. Это его удивило, хотя он сам, вероятно, прошел через разные испытания на фронте. А вот когда мы с Жуковым пришли в расположение штаба и я доложил капитану Логинову и замполиту обо всем случившемся, то получил выговор. Могли отдать и под трибунал, но отнеслись снисходительно - все-таки конец войны, да и отличился я ранее в боях.
На войне без строгой дисциплины не обойтись. Я понимал это и во всем соблюдал уставные правила. Но это не мешало мне в критических обстоятельствах принимать решения самостоятельно. Поэтому часто делал рискованные шаги, ставя под угрозу свою жизнь".
